подойти ли к ней, но решает, что всему своё время. Сбегает с трибуны и, пропустив вперёд Нонке, выходит наружу, в Янтарную гостиную Дворца.

Здесь свежо после душного зала собраний. Из-под далёкого, как небо, потолка гроздьями свисают люстры. Окна затянуты плющом. Всюду полированное дерево, зеркала, бархат. И, разумеется, янтарь: инкрустации в паркете, витражи в оконных проёмах, мозаичные панно цвета дикого мёда на стенах. Точно грибы, из пола растут одноногие столики с закусками. Льётся мелодия; в центре зала играет на затейливой многострунной лютне музыкант. В толпе, отягощённые подносами, лавируют стюарды. Боги собираются парами, тройками. Слышен смех, выкрики, звенят бокалы. Негласное правило: никаких разговоров о делах после собрания.

Локшаа подхватывает бокал, находит столик, где собрались трое соратников. Перед каждым стоит выпивка, посреди столика красуется блюдо с крошечными канапе. Локшаа втискивается между Орсилорой и Тарвемом. Орсилора издаёт приветственный возглас. Тарвем протягивает руку.

– Отличная работа, – рокочет он. – Ты им всем показал!

Рукопожатие у него, как всегда, очень сильное. И ледяное на ощупь.

– Как там Керта? – спрашивает Хальдер безразлично.

Локшаа пожимает плечами:

– Сидит в одиночестве. Я так понимаю, переживает из-за своих подданных. И вообще, ей несладко пришлось. Решил не трогать пока.

Орсилора бесцеремонно хватает за рукав проплывающего мимо официанта, берёт бокал вина, осушает залпом, бросает на поднос, берёт ещё и поворачивается к столику.

– Наглая девчонка, – фыркает. – Мы пришли на помощь. Сберегли для неё земли и людишек. Ей бы в ногах у нас валяться.

– Союз не остался внакладе, – негромко гудит Тарвем, глядя на Орсилору дымящимися провалами глаз. – Если бы Веголья с Такордой знали, что там на севере Лефны…

– Тихо ты! – едва не поперхнувшись вином, шикает Орсилора. – Услышат!

– На севере Лефны – заболоченные и засоленные почвы, – смеётся Локшаа. – Непригодные для промышленной инфраструктуры и сельского хозяйства. Все это знают. Верно, Хальдер?

Хальдер кивает, опустив глаза.

– Всё верно. Непригодные.

«Никаких месторождений, – весело думает Локшаа. – Никаких рудных пластов глубокого залегания. Никаких залежей трудносинтезируемых минералов. Ещё раз, на случай, если Такорда вдруг научился читать мысли: ни-ка-ких».

Орсилора подпирает рукой подбородок. Сейчас, в подпитии, она ещё красивей. Матовая кожа, высокие скулы, бездонные чёрные глаза – почти без белков, как у зверя.

– А ведь ты давно знала, милая, – задумчиво мурлычет она. – Не могла не знать. И молчала.

Хальдер берёт канапе, отправляет в рот. Пригубив вино, смотрит поверх бокала в толпу. Вскидывает брови:

– Глядите, вон Айто. Кажется, его ругают.

Локшаа бросает взгляд за плечо. Действительно, позади, у входа в зал, стоят лицом к лицу Веголья и Айто. Невозмутимый, как и во время заседания, Веголья что-то тихо говорит подопечному. Айто бледен, точно варёный кальмар – видно даже сквозь паутину татуировок.

– Приятно оставить с носом зарвавшегося идиота, – произносит Хальдер.

– Не злорадствуй, дорогая, – возражает Орсилора. – Он всего лишь выслуживается перед новыми хозяевами. Так же, как всего пять лет назад выслуживался перед тобой, если мне не изменяет память.

Хальдер отставляет недопитый бокал.

– Уже поздно, – говорит она спокойно. – Я пойду. Тарвем, где можно шагнуть в Разрыв? Не помню, как тут всё устроено.

– Я провожу, Прекрасная, – галантно отвечает Тарвем. – Коллеги…

Локшаа кланяется в знак прощания. Орсилора небрежно машет ладонью, делая вид, что занята выбором канапе. Тарвем берёт под руку Хальдер, и они уходят – прочь из Янтарной гостиной, в поисках комнаты, где Нонке оставил канал, свободный от телепортационных щитов.

– Сучка, – бурчит Орсилора. – Похотливая пернатая дрянь.

– Ну-ну, – говорит Локшаа. – Что это ты? Никак тоже запала на Моллюска?

– Я ни на кого не западала уже много лет, – огрызается Орсилора. – У меня работа.

– Если быть точным, два года и три месяца, – ухмыляется Локшаа.

Орсилора пристально на него смотрит:

– Ты что, дни считал?

– У меня просто хорошая память на приятные вещи, – притворно вздыхает он.

Орсилора, смеясь, бросает в него шпажкой от канапе.

– Эх ты, – она заводит руки за голову, показывая алебастровые подмышки. – Ладно, пойдем, покажешь мне свои статуи... Только выждем немного. Не желаю встречаться с Моллюском и его курицей.

Локшаа пожимает плечами.

– Как угодно.

Орсилора хмурится:

– Кстати, о Хальдер. Тебе не кажется странным, что она так и не подошла к Керте? Ни разу не перемолвилась словечком. Ни сейчас, ни неделю назад, когда мы обо всём договаривались.

Локшаа одним глотком допивает вино. Слишком сладкое, слишком крепкое. Сейчас бы разбавленного ледяной водой родосского.

– Хальдер согласилась принять Керту в Союз, – говорит он, облизывая губы. – По-моему, этого более чем достаточно. Особенно после того, что натворила Керта. Не считаешь?

– Понятия не имею. У меня никогда не было младшей сестры.

☤ Глава 11. Участь смертных

Афины. Девятый день месяца таргелиона, первый час после восхода. Отличный день для морского путешествия. И очень плохой день для всего остального.

– Мы-то знали, что это случится, сынок. Вот будь Зевс свидетель, знали! Но чтобы так… Не чаяли никогда. Думали, сам догадаешься, что ни на меня, ни на старика не похож. Или ещё что. А оно вот как вышло. Ох, сыночек…

Федра, конечно, плакала. Притискивала Акриона к неохватной груди, похлопывала, как маленького, по голове. Причитала, частила жалобной скороговоркой, то в голос, то низким горячим шёпотом. У ног, метя пыль хвостом, вертелся дворовый пёсик, взлаивал в тон хозяйке. От Федры пахло молоком, свежими лепёшками, оливковым маслом, ромашковым настоем для волос. Пахло домом.

– Ну мама, – бормотал Акрион, – ну будет, да что уж, оставь. Мама, да всё хорошо. Ну…

Было отрадно произносить это простое, с детских лет примелькавшееся слово. Вчера он единственный раз назвал так Семелу и не мог того себе простить. Как только повернулся язык, как нашлось место в сердце для той холодной, чужой, бессердечной покойницы? Когда вот же она – мама.

– Явились к нам люди, все одетые богато, хорошо. Принесли тебя, спящего. Говорят, вот вам дитё. Кто да откуда – не ваше дело. Я гляжу: такой малютка красавец! Такой славный! Взяла на руки и целый день не отпускала. А