– Ты не можешь войти, – слышу я голос Мардж. – Ничего, если Сэм будет приходить, но ты не входи.

Мама ей не отвечает, только берет меня за руку и тянет за собой.

– Я пошел в гости к Джимми, мама. Прости, что не сказал тебе.

Она останавливается и смотрит мне в глаза. Я жду нотации, но вместо этого она говорит:

– Сэм, мы должны уехать. Нет времени собирать вещи. Залезай в машину.

– Что? Но куда мы поедем?

– Расскажу по пути. Просто залезай в машину.

Я делаю так, как мне велено. По тону ее голоса я понимаю, что это важно.

Мы выезжаем на дорогу, скрипят тормоза. Я оборачиваюсь и вижу, как Мардж смотрит на нас с широко открытым ртом. Мама ведет машину так, будто мы участвуем в погоне. Это меня пугает. Она ведет себя словно сумасшедшая.

– Мама, где полицейский? Что происходит? Куда мы едем?

Она не поворачивается на меня.

– Дай мне сосредоточиться на дороге, Сэм.

Я хочу плакать и утираю глаза рукавом, пытаясь быть смелым. Я выглядываю в окно.

Когда мы выезжаем на шоссе, она кладет руку мне на колено.

– Все будет в порядке, Сэм.

– Но куда мы едем, мама?

– Мы должны убежать.

– Что?

– Помнишь, я сказала тебе о твоих биологических родителях? О мистере и миссис Лаффитт?

– Да.

– Кое-что произошло.

– Папа возвращается обратно, да?

– Сейчас речь не о твоем папе. А о тебе, Сэм. Мистер и миссис Лаффитт хотят вернуть тебя. Они хотят, чтобы ты приехал к ним во Францию.

– Но я не могу.

– Я знаю, что не можешь. Но они все равно хотят, чтобы ты поехал к ним. Они хотят, чтобы ты выучил французский и был их сыном.

– Не переживай, мама. Я не поеду. Я не хочу уезжать.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал, но они могут тебя заставить.

– Они не могут. Я просто не поеду.

– Боюсь, что могут. Поэтому нам надо сбежать. Чтобы они нас не нашли.

– Просто скажи им, что я не хочу ехать.

– Они не послушают меня, Сэм. Они все еще сердятся, что мы не связались с ними после войны. Они искали тебя.

– Но я хочу остаться здесь. Я хочу, чтобы папа вернулся.

Внезапно она ныряет на другую полосу, подрезав сразу три машины. Один из водителей ей сигналит.

– Заткнись! – кричит она.

Я подпрыгиваю на месте, мое сердце бешено бьется. Не могу понять, она кричит это водителю, который сигналит, или мне. Я смотрю на спидометр. Мы едем так быстро, что стрелка перевалила за последнюю цифру.

– Мама, – говорю я. – Ты превышаешь скорость.

– Да, я знаю.

Она смеется, но каким-то безумным, высоким смехом, и мне он не нравится.

– А что с папой? – Вот бы он был здесь.

– Он присоединится к нам позже, когда мы устроимся.

Я откидываюсь в своем кресле, пытаясь не расплакаться. Я не хочу убегать.

– Но куда мы едем? Где мы будем жить?

– В Мексику, Сэм. Мы едем в Мексику.

– Мексику? Но это даже не Америка!

– Не беспокойся, это не так далеко. Почему бы тебе не поставить какую-нибудь музыку?

Я включаю радио и тут же узнаю мелодию.

Oh, my pa-pa, to me he was so wonderful…

– Это Эдди Фишер, – говорит мама.

От слов этой песни мне хочется плакать. Папа знал бы, что теперь делать. Он бы смог сказать им, что я не могу поехать жить во Францию. Мне так хочется, чтобы он был сейчас здесь.

– Когда приедет папа?

– Пока не знаю. Посмотрим. Но я знаю, что он думает о тебе каждую минуту.

Это немного поднимает мне настроение. Я закрываю воспаленные от слез глаза. Веки тяжелеют. Моя голова падает набок, и я прислоняюсь к окну.

Когда просыпаюсь, на улице уже темно, а мы все еще едем. Ужасно хочется в туалет.

– Мама, можем остановиться? Я хочу в туалет.

– Хорошо, только быстро.

Мы подъезжаем к заправке, и она дает мне четвертак, чтобы купить что-то перекусить, пока она наполняет бак. Указатель ведет в туалет позади магазина, но там нет лампочки и внутри темно. Пытаясь быть храбрым, я иду вдоль стены на ощупь, пытаясь найти дверь. Кричит какая-то птица, я подпрыгиваю от испуга.

– Мама! – кричу я.

Ответа нет.

– Мама! – кричу я еще громче. – Мама!

– Включи-ка свет, – слышу я в темноте приближающийся женский голос.

Вдруг меня ослепляет яркий свет. Я зажмуриваю глаза.

– Думаю, твоя мама заправляет машину.

– Хорошо, – говорю я, открывая дверь туалета, которая оказывается прямо передо мной. Я запираюсь в кабинке, чувствуя себя идиотом. Звук моей мочи, падающей в воду внутри унитаза, громко раздается в пустой комнате. Интересно, слышит ли это женщина снаружи?

Когда я выхожу, женщины снаружи нет. Мама заходит в магазин, и я иду за ней, будто ничего не произошло. Эта женщина говорит ей:

– Он сам себя напугал, там, на заднем дворе. Там довольно темно, если не включить свет.

Она смеется.

– Сэм, – говорит мама. – Возьми себе что-то поесть, только давай быстрее.

Я хватаю плитку шоколада «Hershey» с ближайшей полки и протягиваю женщине четвертак.

– Довольно поздно для путешествий.

Она берет деньги и улыбается мне своими добрыми глазами. Я улыбаюсь в ответ.

– Мы едем в Мексику, – говорю я.

Мама бросает на меня сердитый взгляд. Я жалею, что не промолчал.

– В Мексику? – повторяет женщина. – А что там в Мексике?

– Семья, – отвечает мама.

Я знаю, что она снова лжет.

Женщина пробивает плитку шоколада на кассе, затем отсчитывает сдачу и кладет ее мне наладонь.

– Пять центов, пятнадцать центов, двадцать центов, двадцать пять центов.

Я смотрю на нее, а не на деньги. Она хмурит брови.

– Все так, милый?

Киваю и бегу к выходу, мама придерживает мне дверь.

Усевшись в машину, мы на всей скорости уезжаем с заправки. Я открываю свою шоколадку и жалею, что не выбрал что-нибудь посерьезнее. Внезапно я чувствую себя очень голодным.

Калифорния, 16 июля 1953 года

Мы подъезжаем к границе ближе к полуночи. Сэм проспал большую часть пути, его голова повисла под каким-то неестественным углом. Я хочу поправить ее и слышу, как он бормочет что-то во сне. Мальчик выглядит таким красивым, и я впитываю все до мельчайшей подробности: его шелковые черные ресницы, закручивающиеся на концах, прямые темные волосы, гладкая оливковая кожа. Его глаза такой же миндалевидной формы, как мои.