– В своем доме я поступаю так, как мне нравится. И пусть меня будут считать эксцентричной, не страшно. Я, конечно, постараюсь не сделать ничего ужасного. Должно быть, любовь к разным экспериментам я унаследовала от дяди и теперь хочу все испробовать. Очень может быть, мои попытки будут неудачными и надо мной будут смеяться, но я все-таки не оставлю своего намерения. Потому, если вам это не понравится, нам лучше сразу разойтись, прежде чем я начну свои чудачества, – решительно проговорила Роза.

– А как вы будете одеты на этих новомодных вечерах? – Ариадна ловко уклонилась от щекотливого предмета разговора, сосредоточившись на том, что было близко ее сердцу.

– В этом белом платье. Оно свежо и мило, и у Фиби есть точно такое же. Я никогда не буду одеваться наряднее ее. Кроме того, такие платья лучше всего подходят для девушек нашего возраста.

– Фиби! Уж не хотите ли вы сделать из нее леди? – произнесла Ариадна, выпуская из рук свои сокровища и так повернувшись в кресле, что оно затрещало (мисс Блиш была толстенькой, как откормленная куропатка).

– Она и так леди. Тот, кто презирает ее, – презирает и меня, потому что она лучшая из всех девушек, и я люблю ее больше всех, – с жаром воскликнула Роза.

– Да, конечно… Я просто так заметила. Вы совершенно правы, возможно, из нее выйдет что-нибудь путное, и тогда вам будет приятно сознавать, что вы были к ней добры, – Ариадна моментально, словно флюгер, поменяла направление своих мыслей.

Прежде чем Роза успела ответить, из зала раздался веселый голос:

– Хозяюшка, где вы?

– В своей комнате, милая Фиби.

В эту минуту вошла девушка, которую Роза «хотела сделать леди». Она до такой степени походила на леди, что Ариадна широко раскрыла маленькие голубые глазки и принужденно улыбнулась, когда Фиби, игриво присев в реверансе, подошла и поздоровалась с ней:

– Как поживаете, мисс Блиш?

– Очень рада вас видеть, мисс Мур, – Ариадна пожала руку бывшей служанке и тем самым навсегда закрепила за той ее новое положение.

Пышнотелая девица, хотя и не отличалась большим умом, имела доброе сердце и действительно очень любила Розу, а мисс Кэмпбелл ясно дала понять: «Кто любит меня, тот полюбит и мою Фиби». И тогда Ариадна Блиш в своем воображении приписала Фиби романтическое происхождение.

Она изумлялась, наблюдая, как подруги вместе разбирали сундук Розы, и слушая их веселые рассказы о всякой появляющейся на свет вещице. Каждый их взгляд, каждое слово показывали, как они сблизились. Роза непременно хотела брать на себя все самое трудное, а Фиби старалась опередить ее: развязывала толстые узлы, разворачивала жесткую бумагу, сильными руками поднимала увесистые коробки. Наконец, усаживая Розу в кресло, она сказала покровительственным тоном:

– Теперь, дорогая моя, садитесь и отдыхайте. Скорее всего, у вас целый день будут посетители, и я не могу допустить, чтобы вы утомились еще с утра.

– Разве это причина, чтобы заставлять утомляться тебя? Позови Дженни, пусть она поможет тебе, иначе я опять подскочу прямо сейчас! – Роза была настроена очень решительно.

– Дженни может занять мое место внизу, но никто не будет ухаживать за вами, пока я тут, – Фиби нагнулась и положила подушку под ноги Розы.

«Все это замечательно, но, право, не знаю, что скажут, когда она появится в обществе вместе с нами. Будем надеяться, что Роза не станет выставлять себя на посмешище», – удаляясь, думала про себя Ариадна. Ей предстояло объявить знакомым грустную новость о том, что большого бала не будет. Еще более мисс Блиш была разочарована тем, что Роза не привезла из Парижа ни одного наряда, которым можно было бы пустить пыль в глаза и возбудить зависть приятельниц.

«Ну вот, сегодня я повидалась со всеми братьями, кроме Чарли. Наверное, он очень занят, только не понимаю, чем», – размышляла Роза, любезно провожая свою гостью до дверей.

Желание ее, однако, исполнилось несколько минут спустя. Отправившись в гостиную, чтобы подобрать подходящие места для привезенных картин, она обнаружила там Чарли лежащим без дела на диване.

– Голос мисс Блиш заставил меня задержаться в этой комнате, пока она не уйдет, чтобы засвидетельствовать почтение замечательной путешественнице леди Эстер Стенгоп[32], – сказал он, поспешно вскочив и шутливо раскланиваясь.

– «Голос лени», я думаю, тут более уместное слово. А что, Ариадна все еще неравнодушна к вам? – полюбопытствовала Роза, вспоминая, сколько было отпущено шуток по поводу неразделенной любви мисс Блиш.

– Нисколько. Фун обошел меня, и, если не ошибаюсь, к весне прекрасная Ариадна станет миссис Токио.

– Как, маленький Фун Си? Даже странно себе представить, что он вырос и собирается жениться на Ариадне! Она о нем ни слова не сказала. Но теперь понятно, почему она так восхищалась моими китайскими вещицами и так интересовалась Кантоном[33].

– Маленький Фун теперь уж взрослый господин, до безумия влюбленный в толстушку Блиш. Пока он изливает ей душу, она без устали работает палочками для еды. Ну, а вас нечего спрашивать, как вы поживаете, кузина, – цветом лица вы посрамили бы саму Аврору. Я собирался прийти раньше, но подумал, что вам надо хорошенько отдохнуть после дороги.

– Я уже в девятом часу бегала по саду с Джеми. А что делали вы, молодой человек?

– «В сновиденьях своих все мечтал и мечтал о тебе», – начал было Чарли, но Роза поспешно с укором перебила его, в то время как кузен стоял и безмятежно улыбался:

– Вы должны бы давно заниматься делом, как другие мальчики. Право, я почувствовала себя трутнем в улье трудолюбивых пчел, когда увидела, как все они торопились по своим делам.

– Но, моя дорогая, у меня нет дела. Я занимаюсь самосовершенствованием. В каждой семье дол жен быть хоть один джентльмен, и, похоже, это мой крест, – ответил Чарли с напускным смирением, которое могло бы произвести должный эффект, если бы не блестящие глаза, выдававшие его истинные помыслы.

– Мне кажется, в нашей семье все джентльмены, – Роза гордо выпрямилась: она всегда становилась высокомерной, если в ее присутствии с пренебрежением говорили о фамилии Кэмпбелл.

– О, конечно, конечно. Я хотел сказать свободный джентльмен. Закабалять себя, как Арчи, против моих принципов. К чему это? Мне не надо денег, у меня их достаточно. Так отчего же мне не наслаждаться жизнью и не веселиться, пока это возможно? Я убежден, что в этом скорбном мире веселые люди просто благодетели человечества.

Нелегко возражать против подобных заявлений, если они исходят из уст красивого молодого человека, олицетворявшего собой здоровье и счастье. Чарли сидел на ручке дивана и улыбался кузине самым обаятельным образом. Роза понимала, что с эпикурейской философии не следует начинать жизнь, но было трудно спорить с Чарли – он всегда уклонялся от серьезных вопросов с таким остроумием, что его действительно можно было счесть за благодетеля человечества.