Торжество победителей едва не омрачил драматический случай. Возвратившись с погони на поле боя, киевляне заметили среди устилавших землю неподвижных тел одного раненого, который пытался приподняться, издавая тяжкие стоны. Это был Изяслав, но лицо князя закрывал шлем с забралом, поэтому ратники не признали его. «Князь есмь», – простонал Изяслав. Однако этими словами он только ухудшил свое положение. Киевляне решили, что перед ними один из вражеских князей. «Так ты еси и надобе! [Ты-то нам и надобен!]» – злорадно вскричал один из них и, выхватив меч, нанес князю удар, вогнувший шлем до лба. К счастью, у Изяслава достало сил сорвать шлем с головы и назвать себя по имени: «Аз Изяслав есмь, князь ваш», – тогда только киевляне прозрели. Подхватив Изяслава на руки, они «с радостью, яко царя и князя своего», принесли его в лагерь.

Но, приобретя в одном месте, Изяслав потерял в другом. Владимирко, сведав о поражении Юрия, начал отступление к Галичу. По дороге, однако, ему донесли, что Мстислав Изяславич, посланный ранее отцом в Венгрию, ведет венгерское войско через Волынь на соединение с Изяславом. Изменив планы, Владимирко двинулся наперерез венграм. Мстислав узнал о его приближении, находясь у города Сапогыня (на реке Стырь), будучи извещен об этом князем Владимиром Андреевичем, сыном покойного переяславского князя Андрея Мономашича, с недавних пор сидевшим в Дорогобуже. Этот племянник Юрия вел двойную игру. Вместе с предупреждением о подходе галицких полков он прислал в лагерь Мстислава коварные «данайские дары» – много бочек доброго вина. Венгерское войско мгновенно превратилось в пьяное стадо. И когда Владимирко перед рассветом нагрянул в лагерь Мстислава, ему оставалось лишь вырезать спавших мертвым сном воинов Гезы («угре же лежахуть пьяни, яко мертви»). Пленных почти не было: «И мало их изоимаша, вси избиша». Мстислав, проявивший накануне больше воздержности в питии, сумел уйти в Луцк.

VIII

Изяслав поклялся отомстить Владимирку за бойню у Сапогыня, однако на время оставил его в покое, намереваясь прежде загнать Юрия в его суздальскую волость.

В середине лета 1151 г. киевские полки с союзными берендеями двинулись к Переяславлю. Силы были неравны. Все союзники Юрия покинули его: половцы ушли в степь, Ольговичи вернулись в Чернигов, а его собственная дружина почти вся полегла в несчастном сражении на Руте: «не имеяше ни откуль помочи, – рисует его тяжелое положение летописец, – а дружина его бяшеть оно избита, оно изоимана». Правда, переяславцы готовы были биться за него, но уже на третий день осады (17 июля, по Новгородской Первой летописи) их пешее ополчение потерпело под стенами города серьезное поражение, а войско Изяслава зажгло предместья.

Быстро истощив все способы удержаться в Переяславле, Юрий «неволею» (поневоле) должен был покориться брату с племянником, пообещав «Киева под Вячеславом и под Изяславом не искати». Приговор победителей был, в общем, не так уж и строг: «Иди Суждалю, а сына посади Переяславли. Не можем с тобою быти». Юрий целовал на том крест, хотя и выговорил себе отсрочку под предлогом, что ему надо исправить какие-то дела в Остерском Городце: «Иду в Городок, а тут перебыв, иду в Суждаль». Изяслав дал ему на это месяц, пригрозив: «Не пойдешь ли [не уйдешь через месяц], а мы тако же пришедше своими полкы, станем около Городка, якоже и еде стоимы». Особо Изяслав настоял на том, чтобы дядя прекратил всякие сношения со Святославом Ольговичем: «Святослав же ти Олгович не надоби».

Оставив в Переяславле своего сына Глеба, Юрий выехал в Городец. Однако у него просто не было душевных сил добровольно покинуть Русскую землю. На этой почве он даже рассорился со своим старшим сыном Андреем471, который понуждал отца поскорее вернуться в Суздаль. «На том есмы целовали крест, ако поити ны [нам] Суждалю» – таковы были аргументы Юрьевича, согласно Лаврентьевской летописи; киевский летописец передает резоны Андрея несколько иначе: «Се нам уже, отце, зде у Рускои земли ни рати, ни что же [нечего нам тут больше делать]. А за тепла [затепло, то есть до наступления осени] уйдем». В конце концов Андрей уехал один, несмотря ни на какие отцовские уговоры задержаться: «Андрей же оттоле иде от отца своего Суждалю, а отцю же встягавшю его много».

Выгонять Юрия из Городца Изяславу пришлось силой. Помимо киевского войска и берендеев, с ним были Изяслав Давыдович, севший после смерти брата в Чернигове, Святослав Всеволодович и «помочь» от Святослава Ольговича, который сам, однако, остался в Новгороде-Северском, не желая участвовать в войне против бывшего союзника. Юрий упорствовал «многы дни», но отстоять Городец не смог, «зане не бысть помочи ему ни откуду же». Ценой этого бессмысленного упрямства была полная потеря им «причастия» в Русской земле. Теперь Изяслав обошелся с дядей гораздо суровее: не только заставил его уехать из Городца в Суздаль, но и отнял у него Переяславль, посадив там своего сына Мстислава. Несколькими месяцами позже Изяслав вернулся под Городец и на всякий случай сровнял его с землей472. По его приказу крепость «пожгоша», причем вместе с церковью Архангела Михаила, рвы «раскопа и засыпа» (сообщение Тверской летописи), а жителей «разведоша» (переселили на новое место). Сидевший в Суздале Юрий не мог предотвратить этой экзекуции и только «воздохнул от сердца», по выражению летописца.

Разрушив Городец, Изяслав в начале лета 1152 г. повел полки на Владимирка Галицкого. На реке Сан, под Перемышлем, он встретился с королем Гезой II, который явился во главе огромной рати (по сведениям киевского летописца, она насчитывала «70 и 3 полка»), чтобы лично отомстить галицкому князю за истребление венгерского войска. Владимирко занимал позиции на другом берегу реки, блокируя броды. Но численный перевес союзников был слишком велик; даже с одними венграми, замечает летописец, галичанам было бы трудно тягаться («не могоша стягнути противу королеви»). Развязка наступила быстро. Изяслав, спеша «честь свою взяти перед чюжими языки» (то есть не упустить свою часть славы), храбро бросился в волны, киевляне и венгры устремились за ним, и после недолгой схватки на берегу войско Владимирка было рассеяно. Галицкий князь добежал до Перемышля всего-навсего с одним спутником. Некоторое время город был совершенно беззащитен, «зане некому ся бяшеть из него бити», но, к счастью для Владимирка, его преследователи чересчур увлеклись грабежом княжьего двора, стоявшего неподалеку, «на лугу» (в поле), и упустили возможность взять Перемышль с хода.

Тем не менее о том, чтобы выдержать осаду, не приходилось и думать. Понимая это, Владимирко пустил в ход свою прославленную «многоглаголивость». Ночью в королевский лагерь отправились его послы, которые переговорили с венгерским архиепископом, находившимся вместе с Гезой в войске, а также с королевскими воеводами, рассказывая всем, что князь их лежит при смерти, изнемогая от тяжелых ран, и просит короля отпустить ему грехи и не выдавать его Изяславу, – разумеется, не бесплатно. К покаянному посланию галицкого князя прилагались богатые подношения: «злато, и сребро, и сосуды златые и сребреные, и порты». Неудивительно поэтому, что собравшийся наутро королевский совет был настроен чрезвычайно миролюбиво. Напрасно Изяслав со своим сыном Мстиславом «велми препираша короля», напоминая ему, что Владимирко еще ни разу не «управил» крестное целование, и убеждая разом покончить с коварным врагом: «Ныне же дал нам и [его] Бог, самого же имиве [схватим], а волость его возмиве!» Их доводы так и не были услышаны. Король предпочел проявить благородство: «Не могу его убити, оже он молить ми ся и кланяеть ми ся и своея вины каеться». Впрочем, действительная причина, заставлявшая Гезу торопиться с заключением мира, заключалась в том, что в это время запылали его собственные владения. Как явствует из сообщения Иоанна Киннама, за галицкого князя вступился византийский император Мануил I, который вторгся в Венгрию и захватил крепость Зевгмин473 в отместку за то, что «король пэонян» (венгров) «напал на Владимира… правителя Галиции, союзника ромеев, вопреки его [Мануила] желанию». Здесь же читаем, что «король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции, страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением» устремился вдогонку византийскому войску.