— Это невозможно, — мягко сказала она, уклоняясь от его объятий. — Невозможно, Гарольд.

— Тогда в следующем году. У тебя будет время уладить все с Рики, — и он опять потянулся к ней.

— А ты не только нахален, но еще и глуп. Тебе сорок шесть, мне шестьдесят. К тому же у тебя работа, — она как будто объясняла что-то своему ребенку. Затем решительно отвела его руки и положила их на руль.

— Черт, — простонал он. — Черт. У меня работа только до конца года. Отдел не продлил мне договор, и это значит, что я могу уехать. Мне сегодня сказал об этом Хольц. Сказал, что сожалеет, но он хочет вести отдел в новом направлении, и мы не сработаемся. К тому же у меня мало публикаций. Ты знаешь, это не моя вина, я напечатал три статьи, и любой антрополог…

— Я это уже слышала, — прервала Стелла.

— Да. Но теперь это на самом деле важно. Эти выскочки меня просто выживают. Ледбитер получил допуск в индейскую резервацию, Джонсон выпускает книгу… А мне шиш.

Стелла плохо понимала, что он говорит — настолько ей стал вдруг неприятен сам его голос.

— Ты хочешь сказать, что зовешь меня с собой, а у тебя даже нет работы?

— Ты мне нужна.

— И куда же ты собираешься ехать?

— Ну, не знаю. Может быть, в Калифорнию.

— Ах, Гарольд, как же ты банален! — взорвалась она наконец. — Хочешь жить в трейлере? Лопать бутерброды?

Тебе нужно не плакаться передо мной, а писать письма и искать новую работу. Или ты думаешь, я сочту за честь делить с тобой бедность? Я была твоей любовницей, а не женой, — после последней фразы она едва не добавила «слава Богу».

— Ты мне нужна, — повторил Гарольд несчастным голосом.

— Это смешно.

— Правда нужна.

Она увидела, что он вот-вот доведет себя до слез.

— Ну вот, теперь ты себя жалеешь. Хватит, Гарольд, от меня ты жалости больше не добьешься.

— А если я тебе так противен, зачем ты приехала?

— Чтобы сказать тебе, что тебе пора бросить все это и заняться поисками работы. А у меня сейчас достаточно хлопот с мужем, чтобы заниматься еще и тобой.

— С мужем?

— на этот раз Симе в самом деле был поражен.

— Да. Он для меня гораздо важнее, чем ты, и сейчас он гораздо больше во мне нуждается.

— Этот сухарь… этот старый мерин? Не может быть!

— Осторожнее в выражениях.

— Ты же дурачила его все эти годы!

— Да. Но он кто угодно, только не сухарь, и не тебе его так называть. Из всех мужчин в моей жизни он значил для меня больше всех, а если я его и дурачила, то еще больше я дурачила себя. И если ты не видишь, насколько он лучше тебя, то ты и в самом деле законченный осел.

— Ну ты и стерва! — воскликнул Гарольд, расширив свои маленькие глазки.

Она улыбнулась.

— «Ты самая гнусная тварь, какую я видел», как Мелвин Дуглас говорил Джоан Кроуфорд. Не помню, как назывался этот фильм. Можешь позвонить и спросить у Рики.

— Господи, скольких мужчин ты смешала с дерьмом!

— Немногие из них пережили это достойно.

— Стерва!

— Какой ты, оказывается, грубиян. Может, вылезешь из моей машины?

— Ты еще сердишься! Я лишился работы, ты меня вышвырнута и еще сердишься?

— Да. Вылезай, Гарольд. Возвращайся в свою маленькую самодовольную лужу.

— Могу уйти, — он побагровел. — Но могу и сделать с тобой то, что тебе когда-то так нравилось.

— Ты угрожаешь меня изнасиловать?

— Это не угроза.

— А что? Обещание? Тогда я тоже тебе кое-что пообещаю, — Стелла полезла за пазуху и достала оттуда длинную заколку, которую всегда носила с собой с тех пор, как в Скенектеди какой-то тип весь день ходил за ней по магазинам. — Если дотронешься до меня, обещаю, что воткну тебе это в шею.

Он выскочил из машины, как ошпаренный, хлопнув дверью. Стелла, улыбаясь, развернула «вольво» и вписалась в поток встречного движения.

— Черт бы тебя побрал! — Он погрозил ей вслед кулаком. — Надеюсь, ты разобьешься!

Он подобрал с земли камень и швырнул на дорогу. Потом постоял, тяжело дыша и повторяя: «Господи, ну и стерва». В таком состоянии он не мог вести машину. Нужно было успокоиться.

— Мы поссорились, — сказал Льюис. — Мы ссорились редко, и чаще всего по моей вине. В тот раз это случилось из-за того, что я уволил одну из горничных. Крестьянку из Малаги. Не помню, как ее звали, — он откашлялся и придвинулся к огню. — Она была очень суеверной, как большинство испанских крестьян. Верила в магию, в злых духов, и все у нее было дурной приметой — птицы на лужайке, неожиданный дождь, разбитое стекло. А уволил я ее потому, что она отказалась убирать в одной из комнат.

— Что ж, причина уважительная, — заметил Отто.

— Вот и я так думал. Но Линда сказала, что я слишком строг с девушкой. Ведь раньше она никогда не делала таких вещей. Она сказала, что эти постояльцы нехорошие или что-то в этом роде.

Льюис отхлебнул бренди, а Отто подбросил дров в огонь. Флосси подошла ближе и улеглась возле костра.

— А кто они были, Льюис?

— Американцы.

Дама из Сан-Франциско, Флоренс де Пейсер, и ее маленькая племянница, Алиса Монтгомери. Девочка лет десяти. С ними еще ездила служанка, мексиканка по имени Росита. Они заняли большой номер на верхнем этаже отеля. В них не было ничего демонического, Отто, можешь мне поверить. Хотя Росита могла бы сама следить за чистотой, но это была работа нашей девушки, а она отказалась. Линда просила позволить сделать это другой горничной, но я ее уволил.

Льюис глядел на огонь.

— Постояльцы слышали, как мы ссоримся, и это тоже была большая редкость. Мы были в розарии, и я, похоже, кричал. Для меня это представлялось делом принципа, и для Линды, по-моему, тоже. Но я заупрямился — через день-два я согласился бы с ней, но она столько не прожила. — Он откусил кусок колбасы и некоторое время жевал молча. — В тот вечер миссис де Пейсер пригласила нас на обед. Обычно мы ели отдельно, но иногда постояльцы приглашали нас, это было в порядке вещей. Я не хотел идти. Я очень устал, работал весь день. Утром я помогал загружать в погреб бутылки с вином, днем играл в теннис и еще поругался с Линдой. Но мы все же пошли туда, часам к девяти. Миссис де Пейсер предложила нам выпить и сказала, что ужин будет через четверть часа.

Ну вот, я выпил и сразу захмелел. Я пытался говорить с Алисой. Она была миленькой девочкой, но очень молчаливой и такой пассивной, что казалась недоразвитой. Я решил, что родители спихнули ее на лето под опеку тети.