Пятеро вооруженных всадников — неестественно широкоплечие, с длинными черными косицами, болтающимися из-под шлемов. Некуда скрыться от них, некуда убежать. Граница навсегда отсекла деревню от родного мира, где другой свет и другое небо.

Один из троллей поднес к губам кривой рожок и затрубил. Повинуясь этому призыву, люди бросали все дела и выбегали из домов. Очевидно, они предполагали, что явились представители новой власти, и сейчас будет сказано нечто важное. Нечто такое, что ни один обитатель деревни не должен пропустить, если хочет остаться в живых.

Внезапно тролль перестал трубить. Зубы его сверкнули, он засмеялся, схватил плеть и принялся без разбору охаживать всех, кто ни попадался ему под руку. Люди вскрикивали, уворачивались, закрывали лица руками, некоторые падали, а двое или трое пытались бежать. Второй тролль снял пращу и запустил в ближайшего из беглецов камнем. С разбитой головой человек рухнул на дорогу прямо перед своим домом. Другой беглец все-таки скрылся.

Тролли дружно расхохотались.

Вскоре они уехали.

— Мы их рабы, — сказал Хамтун своей жене. — Так они считают… Я и сам теперь так считаю. После того, что произошло с нами и нашей землей. Если им понадобится, они заберут наш урожай. Захотят — уведут нас в глубину своей страны, чтобы мы работали на их мельницах или рудниках. Мне даже представить страшно, что они делают там с людьми… С такими, как мы.

Ине коснулась его руки и ощутила жар его кожи.

— Мы столько лет жили бок о бок с эльфами, а теперь они оставили нас, — сказала женщина. Ее голос звучал ровно, почти безразлично.

Хамтун помрачнел. Скуластое лицо крестьянина залила темная краска.

— Я не хочу об этом ни разговаривать, ни даже думать, — признался он жене. — Гонэл носила титул защитницы, но никого она не защитила. Надеюсь, она мертва, потому что жить с подобным позором невыносимо, а жизнь у эльфов очень длинная.

— Ты жалеешь ее? — удивилась Ине. — Пожалел бы лучше нас с тобой.

Он поцеловал ее светловолосую макушку.

— У меня нет ответа для тебя, Ине.

* * *

Две луны. Ночью было светло почти как днем, но это не слишком помогало: тени удваивались, и, казалось, удваиваются даже звуки; все вокруг сбивало с толку.

Арилье остановился, перевел дыхание. Дышалось с трудом. Он даже не подозревал о том, что воздух может быть таким густым. «Людям все-таки легче, — подумал он. — Люди могут жить везде. Если только эти две луны не сведут их с ума».

Эвремар осталась возле подземного хода. Едва только она выбралась на поверхность и глянула на небо, как голова у нее закружилась. Разумеется, она сделала вид, будто ничего странного с ней не происходит. Так, легкий женский каприз. Не хочется ступать на чужую землю. Точнее, на свою — но оскверненную. Неприятно.

И Арилье притворился, будто верит. Взял всю грязную часть работы на себя. Сказал ей, чтобы посторожила выход. А то — мало ли что может случиться.

Ничего тут случиться не может, думал он, пробираясь по знакомым-незнакомым местам. Он как будто узнавал рощицы, пастбища, поле — и в то же время совершенно не узнавал их. Вот здесь они с Денисом останавливались, когда закончили сгружать бочки с навозом… И бочки все еще на месте! И запах, который ни с каким не перепутаешь…

«Дожили, — мелькнуло у Арилье. — Никогда не предполагал, что могу обрадоваться запаху навоза, а вот на тебе!.. Пожалуй, это единственное, что узнается без всяких сомнений — и никаких метаморфоз не претерпело…»

Дом Хамтуна Арилье определил только по узору над дверью. Он помнил этот особенный узор — в виде двух скачущих и сталкивающихся рогами коров. В деревне многие упрекали Хамтуна в несерьезности. «Оберег над входом — не предмет для шуток». Хамтун не верил в необходимость оберегов. Считал, что доброта, отвага и трудолюбие — наилучшие обереги и для дома, и для человека.

Точнее, так считал не сам Хамтун, а его покойный отец, на которого Хамтун ссылался. Арилье никогда не умел определять, когда Хамтун говорит серьезно, а когда шутит. В этом они походили друг на друга, человек-крестьянин и эльф-воин.

Арилье осторожно толкнул дверь. Так и есть — не заперта. Понадеялся Хамтун на своих оберегов… или счел предосторожности излишними, коль скоро тролли все равно в состоянии выломать любую дверь и спалить любой дом.

Эльф остановился посреди темного помещения. Одна-единственная большая комната, где хозяева и спали, и готовили пищу, и собирались за столом. Колыбели не было — Ине так и не собралась родить своему Хамтуну ребенка.

Пройдя в темноте несколько осторожных шагов, эльф позвал:

— Хамтун!

Ответа не последовало.

Он нашел свечу, зажег ее. Из тьмы, населенной призраками и страхами, проступили самые обычные предметы: шкафчик, край стола, большой рукомойник в углу, смятое полотенце на лавке.

— Хамтун! Ине!

Арилье прошел через всю комнату к лежанке, посветил над покрывалами. Иие спала одна, беспокойно разметавшись и тихонько, жалобно всхрапывая.

Арилье потряс ее за плечо.

— Проснись! Ине!

Свечка отразилась в ее расширенных зрачках. Постепенно зрачки сужались, дыхание Ине выровнялось.

— Ты! — прошептала она.

Арилье приложил палец к губам. Он поставил свечку на стол и вернулся к женщине.

— Как идут дела, Ине?

— А ты как думаешь? — отозвалась она со вздохом. — Тролли.

— Где Хамтун?

— У него приступ… — Она огляделась по сторонам. — Если его здесь нет, значит, в сарае…

— Что за приступ?

— Он болен, — ответила женщина. — С тех самых пор, как граница его зацепила. В деревне многие от этого хворают, но он, кажется, сильнее остальных. Бьется в лихорадке, стучит зубами и молчит. Холодно ему.

Арилье сдернул с лежанки покрывало.

— Найдем его.

— Да ты с ума сошел! — спохватилась женщина. — Оставь моего мужа в покое. Его сегодня трогать нельзя. Ты убьешь его.

— Я хочу забрать вас отсюда, — сказал Арилье.

— Завтра и заберешь.

— Ине, ты, мне кажется, плохо понимаешь… Я знаю, как пройти на другую сторону границы. На нашу сторону.

Она медленно покачала головой.

— Я не верю.

— Почему?

— Не верю, и все тут. Нельзя перейти на ту сторону… Нет никакой той стороны. Граница сдвинулась, этого не изменить, ни мне, ни тебе, ни Хамтуну. Здесь теперь тролли.

— Может быть, здесь и тролли, но границу перейти возможно. Пресветлые небеса, женщина, просто проводи меня к своему мужу!

— Он болен, — повторила Ине упрямо.

— Ненавижу крестьян.