— Вы убили троих, — сказала Лиля. — На тех доказательствах, что мы собрали и соберем, вас осудят. Вы никогда не выйдете на свободу.

— Возьми куртку.

— Оставь. Холодно здесь.

Катя и Данила — одни в темном патио. В доме начался обыск, привезли понятых.

Катя — все в той же куртке Данилы, что ей так велика.

— Я не знал, — сказал он. — Я не знал, что она вытворяла.

— Она же клялась тебе, что прикончит всех твоих.

— Я думал, что это истерика или злость или она шутит так.

— Шутит? — спросила Катя. — Ты так плохо знал свою тетку, деля с ней одну постель?

— Я… Да, я спал с ней, — Данила смотрел в темноту. — Я просто проводил с ней время. А она пыталась убить мою мать…

— А она убила двух твоих любовников и любовницу. Ее адвокат в суде станет настаивать, что эти убийства совершены по страсти и из ревности.

— Да не были они моими любовниками, так — случайные связи, я не хотел… Я вообще не думал…

— Не думал? О них?

— В последние дни я думал только о тебе.

— Твоя тетка и меня бы убила. — Катя через силу улыбнулась ему. — Вот была бы потеха…

— Послушай меня…

— Что?

— Я не могу это объяснить. Вот сейчас. Что я чувствую. Что внутри меня.

Он все смотрел в темноту ночи, как и Герман тогда, как и Катя порой. Тьма поздней осени, высасывающая из нас силы и дух. Разрушающая нас до основания.

Он смотрел и вспоминал…

Тетка — в телевизоре дает очередное интервью, разглагольствуя на тему крепкой семьи и торжества духовных скреп. И у нее такое выражение при этом…

Такое выражение лица, такой голос, такая благостная деловитая официозная фальшь в нем, что он ее ненавидит…

Внутри словно поднимается душная темная волна…

Никакой кокаин тут уже не поможет…

А потом ночью тетка украдкой проскальзывает к нему в комнату и…

Последняя степень унижения, почти апофеоз — вот она падает перед ним обнаженным на колени, поклоняясь ему, как своему обожаемому идолу. Ее жадные руки скользят по его телу, гладят, ласкают торс, она горячими губами ищет, хватает, целует его плоть, и он — ненавидя и презирая ее — позволяет ей делать с собой все что угодно. Ее унижение, ее страсть, ее возраст, ее почти безобразная внешность лишь подхлестывают, подогревают его пыл. И он ставит тетку раком и…

Все эти ее вопли, когда он дает ей почувствовать, кто ее истинный хозяин.

Все эти ее придушенные вопли блаженства.

И это только добавляет остроты.

Во все.

— Ты должен разобраться с этим сам, — сказала Катя. — Сам с собой разобраться.

— Я уже не могу, — прошептал Данила.

Катя повернулась и, еле волоча ноги, направилась через их темный сад к воротам.

Она покидала дом в Прибрежном, как ей казалось, — навсегда. В его куртке, оставленной как память.

Для некоторых вещей необходимо время. Чтобы прошло, утекло как песок сквозь пальцы. Как осенние облака, что довлели с высоты, а потом исчезли, рассеянные порывами ветра. Или как призрачная колесница, сотканная из мгновений, минут, часов, лет. Колесница времени, мчащаяся из прошлого в будущее, но порой по чьей-то прихоти или злой воле резко меняющая направление, так что возникает чувство, будто оно повернуло назад, в прошлое, хотя колесница времени все летит как на быстрых крыльях. О время, время, если бы и правда ты было похоже на сверкающую солнечную колесницу, а не на химеру разочарований и обманутых надежд!

Ноябрь миновал, но декабрь не принес ни света, ни солнца. Лиля Белоручка приехала в главк по делам, и они сидели с Катей в кабинете Пресс-центра. Конечно же, они обсуждали ЭТО ДЕЛО, а что же еще?

— Следователь обыски проводил на квартире на Планетной и в офисе Раисы Лопыревой в отеле «Москва», — сообщила Лиля. — В офисе у нее из сейфа изъяли несколько папок с подробными отчетами от частных детективов. Она услугами разных частных детективных фирм пользовалась, и все ради одного — следить за своим племянником-любовником, за Данилой. Полный отчет ей присылали — куда пошел, с кем встретился, в каком баре завис, с кем выпивал, на каком ринге дрался. Причем отчеты доставлял ей курьер, лично, минуя секретаря. Она компьютером не пользовалась, не умела с ним обращаться.

— А металлоискатель? — спросила Катя. — Он же электронный.

— Техника сложная, а управление простейшее — всего три кнопки. Светодиод зажигался на металл, когда она гильзы собирала. Она его, кстати, тоже при помощи фирмы частных детективных услуг приобрела. Она никогда не контактировала с одной фирмой — всегда с разными. И телефонов сотовых имела несколько — два для себя, Лопыревой, настоящей, и два для Марты Монро. И еще поразительные вещи открылись в ее сейфе в офисе. Масса бумаг, писем, ходатайств для ее инициативного комитета. И на многих ее резолюция — к «рассмотрению». А на некоторых, на полях, рисуночки — мужской профиль, в котором можно различить черты обожаемого племянника, и… эрегированные фаллосы. Вот чем ее мозги были заняты, когда она все эти доносы читала. Мысли все вертелись, как ее Данила имел в постели. — Лиля усмехнулась криво. — Но слежки детективов за ним ей казалось мало. И она сама за ним следила в образе Марты Монро. Ее сжигала патологическая страсть, поздняя страсть. И дикая ревность. На безумства ее толкала.

— В Большом театре это она за нами следила? — спросила Катя. — Я чувствовала, я ощущала…

— Как раз нет, не она. Мы сотрудников детективного агентства допросили. Раиса Лопырева знала, что Данила тебя пригласил на балет. Домашним она сообщила, что на выходные отправляется в монастырь на духовные чтения. Сама же отправилась на съемную квартиру на Планетной. В Большой театр она вслед за Данилой не поехала. Она не могла: в образе Марты туда заявиться просто нереально. А как Раиса Лопырева ей светиться не хотелось. Она ведь узнаваемая медийная персона. Поэтому послала следить детектива за вами с ярусов. А когда вы отправились из театра в клуб, тот ей позвонил, и она преобразилась в Марту Монро и появилась в «Шараде». Чтобы взглянуть на вас лично.

— Да, она появилась где-то после полуночи, — сказала Катя.

— Нет, все же талант у нее недюжинный. И на что только женщины в страсти, в ревности способны бывают! Ведь театральный грим освоить очень сложно, а она справилась. Приобрела в театральных магазинах весь этот прикид под Мэрилин Монро, научилась, можно сказать, профессионально делать накладки на бюст и зад, все эти подкладки за щеки, утяжку пластырями, грим на лицо. Она намеренно гримировалась чрезвычайно сильно и грубо, и это сработало. Она была неузнаваема в образе клубного фрика. И в ночные клубы ее пускали в таком виде, не только в «Шараду», но и в другие, куда Данила ходил. Но он в последнее время предпочитал «Шараду», и Раиса Лопырева там присутствовала лично в дни больших вечеринок, чтобы не спускать с него глаз, смотреть, с кем он знакомится, с кем вступает в контакт. И в клубе с самой Лопыревой происходили поразительные метаморфозы. Ведь Раиса Лопырева — настоящая — одевается неброско, косметикой не пользуется, а Марта? Все наоборот — кричащие тряпки, почти бандерша. Лопырева не употребляет алкоголь. А Марта пила в баре клуба, это бармен подтверждает. Каким-то перерождением, раздвоением личности это нельзя назвать. Это была осознанная метаморфоза, камуфляж, к которому она прибегала, чтобы полностью контролировать жизнь Данилы. Потому что отчеты детективов ее уже не удовлетворяли. Она хотела видеть все сама.