Они работали в своих камерах во тьме, они проломились вотьму, в кулисы древней Венеции, заключенные ненавистной, ужасной инквизиции.

Однако, один из убежавших, а именно тот, кто неисчислимоеколичество раз рассказывал историю побега, а позднее напечатал ее и, слегкапереиначив, заново рассказал в мемуарах, многим критикам кажетсяподозрительным.

Прежде всего, от того, кто впадает в крайности, ожидаютболее чем крайностей, в то время как от заурядных фигур ждут заурядного. Таккак Казанова откровенно бахвалился своим цинизмом, ему не верят. Так как он попреимуществу писатель мемуаров, от него требуют предельной точности даже вмельчайших деталях, в то время как от ограниченных или тех, кто больше лжет,требуют меньшего и оказывают меньший кредит.

Друзья-критики Казановы — Да Понте и князь де Линь несомневались в факте побега. Да Понте пишет в своих мемуарах: «Он чудеснымобразом убежал из-под Свинцовых Крыш».

Князь Шарль де Линь пишет: «Эта работа носит печать правды,которую впрочем мне подтверждали многочисленные венецианцы».

Несомненно «История моего побега», кроме небольшихразночтений и редакционных поправок, правдива и является замечательным примеромзнаменитых и подлинных побегов.

В тридцать один год Джакомо Казанова снова стал свободнымчеловеком. Он стал политическим эмигрантом. Он стал жертвой ненавистнойинквизиции. Он стал в Европе полугероем. Он стал искателем приключений новоготипа, решительным и зрелым. Последняя магия юности была позади. Он стал в самомделе новым человеком.

«Дьявол: я не могу удержать этих прихожан (обожателей)жизни.»

Джордж Бернард Шоу, «Человек и сверхчеловек»

«О, если и там, в вечности, есть время для шутки, я уверен,что мысль о моих тощих ногах и закапанных брюках станет блаженнымразвлечением.»

Серен Аби Кьеркегор «Дневники»

Казанова снова был свободен. Он всегда любил свободу: ходитькуда захочет, говорить что думается, любить что нравиться, думать, что думалидо него лучшие авторы, а иногда иметь и собственные мысли. Прежде всего, онлюбил свободу деятельного праздношатающегося, того солнечного типа, которыйвсегда занят делом, всегда в пути, всегда в спешке. Лишь к праздным людямприходят музы, мудрость и удовольствия жизни.

Казанова убежал из страшнейшей темницы и казался свободнымдля новой мудрости; это была трепетная свобода беглеца, который только чтоудрал, которая вдвойне слаще от привкуса жестоких воспоминаний.

До сих пор он был путешественником, имеющим определенныйдом, молодым господином, познающим мир, но возвращающимся на родину, когда емузахочется, который по меньшей мере всегда мог возвратиться.

Теперь он был как Вечный Жид, непрерывно травимый, безродины и угла, со всей Европой для изгнания. От игорного стола он путешествовалк игорному столу, ездил из замка в замок, из гостиницы в гостиницу, в новыегорода, в новые страны. Все, что Казанове в юности доставалось, как говориться,играючи, стало теперь прозою жизни: соблазнение и мошенничество, магия икаббала, шарлатанство, секретные союзы, бытие тайного агента, торопливые связи,образ жизни и литература.

Что выглядело произволом, стало непринужденным характером.Предрасположение стало неврозом. Он наблюдал острее, охотился за материальнымиблагами горячее, находил все более глубокими удовольствия от знаменитых людей иот больших гешефтов мира. В столице западной цивилизации, в Париже, который егоочаровал, он был теперь решительно настроен встать на «дорогу приключений», ивсе сильнее оставался беспокойным литератором, смеющимся репортеромвосемнадцатого столетия, его частных и особенно эротических обычаев. Он всесистематичнее путешествовал в интеллектуальном мире. Со своим бешенымбеспокойством и нервозным любопытством он действовал, как незаконный предтечалорда Байрона и Стендаля или некоторых бессонных журналистов от цивилизации имировых философов двадцатого века.

Что за нетерпение двигало Казановой?

В Бозене он шесть дней отсыпался в постели, пока не пришлисто цехинов от Брагадино. Тотчас он заново одел себя и Бальби, хотя сбежавшиймонах ежедневно говорил, что Казанова обязан ему половиной свободы и поэтомуполовиной доходов.

Влюбленный в каждую служанку и уродливый Бальби получал ивыносил с монашеским смирением множество пощечин, которые совсем не удерживалиего, чтобы через двадцать четыре часа посвататься заново.

Семидесятилетняя графиня Коронини из Венеции добилась укурфюрства Баварии для Казановы, но не для беглого монаха, права убежища вМюнхене.

В церкви, где Казанова наблюдал чудо покойной императрицы,вдовы Карла VII, у которой даже у мертвой были теплые ступни, в то время как уКазановы всю жизнь мерзли ноги, он встретил танцора Михеля дель Агата, супругакрасивой танцовщицы Гардела, с которой он познакомился шестнадцать лет назад усенатора Малипьеро; она написала своему другу, канонику Басси из Болоньи, которыйбыл дискантом в Аугсбурге, и просила его принять Бальби, в то время какКазанова посадил его в коляску до Аугсбурга. Казанова, который после заключенияи побега страдал нервами, лечился, как обычно, трехнедельной диетой.

На пути в Париж он задержался в Аугсбурге (что подтверждаетзаметка в «Augsburger Zeitung») и в доме дисканта Басси встретился с Бальби водежде аббата в напудренном парике, который, сытый и хорошо устроенный,обрушился на Казанову с упреками, потребовав, чтобы он взял его в Париж.

Три месяца спустя Басси написал Казанове, что Бальби ушелвместе со служанкой, некой суммой денег, золотыми часами и дюжиной серебряныхстоловых приборов. Позднее Казанова узнал, что Бальби в Шуре, столицеГраубюндена, обратился в кальвинистскую веру и получил признание своего брака ссоблазненной служанкой, которая, однако, когда вышли деньги, отколотила его ибросила, после чего он уехал в Брешию, город республики Венеция, чтобы объявитьгубернатору о своем имени, своем побеге и своем раскаяньи, и с его помощьюзаслужить прощение в Венеции. Подеста скованным доставил его в трибунал, гдемессир Гранде заново отправил его под Свинцовые Крыши. Отпущенный через двагода в монастырь, еще через шесть месяцев Бальби сбежал оттуда в Рим, гдебросился к стопам папы Реццонико, который освободил его от обета монашества,после чего Бальби вел в Венеции бесцельную жизнь в качестве свободногодуховного лица.

В среду 5 января 1757 года Казанова прибыл в Париж. Онквартировал на улице Пти Лион Сен Савер у своего друга Балетти подкаббалистическим именем Паралис. Все семейство приняло его с открытымиобъятиями. «Я никогда не был более искренно любим как в этом интересномсемействе». Через пять лет он вновь обнял Сильвию. Он с восхищением увидел еедочь Манон, которую оставил ребенком и которая теперь была красивой молодойдевушкой семнадцати лет (Казанова говорит — пятнадцати), полной таланта играции. Воспитанная как девушка из знатного дома в монастыре урусулинок вСен-Дени, она была начитанной, обладала своеобразием, восхитительно танцевала,играла комедию и владела музыкальными инструментами. Казанова снял жилищевблизи Балетти и взял фиакр к отелю Бурбон, чтобы разыскать аббата Берниса,который через пару месяцев стал министром иностранных дел. Бернис был вВерсале. Казанова поехал туда. Бернис уже вернулся в Париж, Казанова взобралсяв свою коляску и услышал крики слева и справа: «Убили короля!». Казановузабрали на вахту, где за три минуты собралось двадцать человек. Он не знал, чтоподумать, казалось, что он во сне. Невиновные выглядели смущенными и недоверяли другим. Пять минут спустя офицер отпустил всех. Король был ранен, егоотвели в апартаменты, покушавшийся пойман.