И удовлетворенно хмыкнул: там не хватало всего трех патронов. Из тринадцати. Это был девятимиллиметровый "ЗИГ-Зауэр" Р228, очень изящная и надежная модель. (К слову, у нас достаточно редкая).

Выбрасывать пистолет я не стал, хотя на нем и висели три трупа (а может и больше). Мне уже надоело изображать из себя беззащитного кролика, которого ловят сетями, травят собаками и заливают норы водой, чтобы выгнать под выстрел.

Над головой распростерлись черные крылья ночи. С высоты на меня холодно и безразлично смотрели тусклые звезды.

Мысль, которая в этот момент бродила по отсекам моего мозга, опустошенным огромным напряжением смертельной схватки, была самая, что ни есть, тривиальная: "Поскорее домой, на горшок и в постель…".

Больница была старой, ветхой и насквозь пропахшей карболкой и химическими средствами от насекомых.

Ее пытались поддерживать в более-менее нормальном состоянии, но косметические ремонты только усугубляли метастазы разрухи, вырывающиеся наружу обвалившейся штукатуркой, щербатыми ступеньками и протекающей крышей.

Палат не хватало, и больные лежали даже в коридорах, тоскливо поглядывая на снующих туда-сюда санитарок и медсестер. Персонал больницы не мог похвалиться молодостью и резвостью, а потому то там, то сям слышались зовущие оклики, которые длились достаточно долго.

Из-за этого в коридорах больницы всегда стоял гул, больше похожий на многоголосый стон.

Андрея в реанимационное отделение не пустили.

Сначала на его пути стала санитарка, тетка неопределенных лет с рыжей "химкой" на голове. А затем к ней подключился и врач.

Это был рано располневший светловолосый молодой человек, с ярко-красными, словно накрашенными, губами и безмятежными водянисто-голубыми буркалами прожженного циника.

– Нельзя, – отрезал он, глядя на Андрея пустым, ничего не выражающим взглядом.

– Почему!? – с отчаянием в голосе спросил Андрей.

– Потому, – ответил врач. – Видишь табличку – "Посторонним вход воспрещен"?

– Я не посторонний!

– Знаю, ты это уже говорил. Сочувствую. Но порядок есть порядок. В реанимации три человека. Все в тяжелом состоянии. Занесешь какую-нибудь инфекцию – и привет. Им и так плохо.

– Но я хочу ее увидеть! Очень хочу…

– Увидишь. Потерпи.

– И сколько я должен терпеть? – пошел на попятную Андрей.

– Сколько нужно. Но я думаю, что не менее суток.

– Скажите… а как она там?..

– Если честно, то неважно. Но ты не отчаивайся. У тебя мать – женщина крепкая. Уверен, что все будет в порядке. Она обязательно выздоровеет.

– Может, ей чего принести? Минеральной воды, кефира… или печенья…

– Пока не нужно.

– Я буду ждать здесь, – угрюмо кивнул Андрей на стулья в "предбаннике" – квадратной комнате для посетителей.

– Жди…

Врач безразлично пожал плечами и удалился. Андрей сел на стул в углу возле входной двери и задумался.

Он еще дома понял, что в квартире побывали бандиты Самурая. Они искали его, чтобы отомстить за свое поражение.

Андрей не мог знать, что сталось с Февралем и теми бандитами, от которых его спас странный дворник из психушки. Кто-то из них вполне мог отправиться в мир иной, вспомнил юноша его мышцы, напоминающие стальные канаты.

Дворника Самурай вряд ли сможет найти, а вот Андрея отыскать легко. Это юноша понимал отчетливо.

Но страха в его душе не было. Сверху она закаменела, покрылась панцирем, но внутри ее горела жажда мести. Ненависть к тем, кто поднял руку на мать, была настолько сильной, что временами ему хотелось рычать от бессильной ярости.

Андрей просидел в полной неподвижности до четырех вечера. Мрачные мысли отделили его от окружающего мира непроницаемой стеной, он ничего не видел и никого не слышал.

Люди приходили и уходили, о чем-то разговаривали, больные, идущие на поправку, жевали принесенные деликатесы и радовались скорой выписке, а юноша как уставился неподвижным, полыхающим адским пламенем, взглядом в одну точку, так и держал ее на прицеле все эти часы, словно пытаясь прожечь противоположную стену насквозь.

Ближе к вечеру комната для посетителей стала пустеть. Были заняты лишь стулья возле Андрея. Там сидели двое стариков – похоже, муж и жена – и о чем-то неторопливо вполголоса беседовали.

Увлеченные разговором, они совершенно не обращали внимания на Андрея. Угол, где он сидел, был освещен слабо, а потому юноша никому не бросался в глаза.

Неожиданно на лестнице раздались громкие голоса, и в комнату вошли два парня с большим пластиковым пакетом в руках. Один из них, с руками в наколках, приблизился к двери, на которой было написано "Реанимационное отделение" и нажал на кнопку звонка. Он не звенел, а тихо играл какую-то мелодию.

Дверь отворилась, и на пороге стала уже знакомая Андрею санитарка с рыжими буклями на голове.

– Чего надо? – спросила она неприветливо.

– Слушай, мать, нам бы кореша навестить, – сказал один из пришедших.

– Не положено, – отрезала санитарка.

– Ну ты, блин, даешь… Как это – не положено? Кем не положено?

– У нас такой порядок. И нарушать его нельзя.

– Во базар… Чтоб я сдох. А харчи можно передать?

– Это вам может сказать только дежурный врач.

– Тогда зови. Побазлаем и с врачом. Как он, мужик клевый?

– Сейчас кликну, сами увидите, – уходя, неприветливо ответила санитарка, и дверь закрылась на замок.

– Ну, бля, и мымра… – сказал второй.

Пока первый разговаривал с санитаркой, он рассматривал какие-то плакаты, призванные украсить комнату для посетителей.

– Ага, – подтвердил его приятель. – Ржавчина. Ее бы на цепь…

И они расхохотались.

Только теперь Андрей очнулся от заторможенного состояния и перевел взгляд на новых посетителей. Их голоса показались ему знакомыми.

Какое-то время он присматривался к ним, и вдруг почувствовал, как в жилах забурлила кровь, а до этого вялые мышцы налились силой.

Андрей узнал их. Это были люди Февраля: водитель – по национальности, скорее всего, татарин, и боец из вощанских, которого кликали Шаман. Он был татуирован с ног до головы. Шаман ходил у Февраля в первых помощниках.

Они пока не узнавали Андрея, так как были заняты разговором с санитаркой. Но она ушла, а потому юноша низко склонил голову и подпер ее кулаками. Просто встать и уйти он не мог и не хотел.

Однако ни татарин, ни Шаман не обращали на других посетителей ни малейшего внимания. Они говорили о чем-то своем, отвернувшись от Андрея.