И все же со временем она успокоилась. Может, черная вола, протекающая рядом, вобрала в себя и унесла к другим берегам ее черные мысли? Последний всхлип — и она ощутила себя опустошенной.

Альгонда закрыла глаза. Стоит только позвать, и Мелюзина придет, она это знала. Но зачем? Так ли ей хочется получить ответ на свои вопросы? Успокоиться еще одной ложью?

— Нет, — выдохнула она в проносящуюся мимо воду.

Не надо Мелюзины, никого не надо. Только она. Вчерашняя девочка, сегодняшняя женщина и завтрашняя вдова. Лицом к лицу с этим триединством.

И вдруг, ни с того ни с сего, она запела. Звук, никогда прежде ею не слышанный, был словно дыхание весны, пробудившее древесную почку. Она опустилась на колени, сложив руки на бедрах, и выпустила этот звук из себя, слегка покачивая головой. Она ощущала себя то легкой, то могущественной. Никаких картин перед глазами, только целительная вибрация, ощущавшаяся каждой частичкой ее тела. Она наслаждалась происходящим с ней, пока не пришло чувство насыщения. Только тогда она позволила себе видеть дальше обычного, выпустить проснувшиеся в ней силы. Вчера она призывала ястреба. Он не прилетел. Где он сегодня?

На верхушке дерева, близ прозрачного родника. На склоне горы пещера естественного происхождения. Обрывистые спуски. Веркор. Он ждет. Они связаны друг с другом. Но кого еще она может увидеть? Матье? Она представила себе его лицо. Ристалище. Он упражняется с боевым цепом, замахивается и обрушивает его на манекен, и вдруг ощущает, что больно защемил пальцы между рукояткой и цепью, на которой висит усаженный шипами шар. Прыгая с ноги на ногу, он бросает оружие и дует на пальцы.

Картина расплывается… На ее месте возникает другая. Филиппина. В комнате темно. Она мирно спит, на щеку упала прядь волос. Жерсанда? Она смеется. Поваренок нес корзинку с яйцами и уронил одно на пол, а мэтр Жанис на него наступил. Марта? Она в комнате Сидонии, перетряхивает простыни. Она резко поднимает голову, замирает. Настороженно осматривает комнату. Альгонда прогоняет картинку, уверенная, что гарпия почувствовала ее вмешательство. Мелюзина? Она в пещере под Ля Рошетт. Расчесывает волосы черепаховым гребнем. У нее грустные глаза. И песня тоже грустная. Как и гарпия, она поднимает голову, на ее лице появляется выражение удивления, потом она ласково улыбается. Альгонда удаляется. Искать! Дальше, еще дальше! Способ вернуться. Белизна. Вернее, полупрозрачная, как муслин, дымка. Женщина стоит, раскинув руки ладонями вверх. Туман расступается перед ней. По воде скользит барка. Женщина стоит на носу корабля. Альгонда знает ее. Узнала, несмотря на седые волосы, падающие на плечи, и морщины на лице. Впереди, в коридоре, появившемся в тумане, видны очертания берега. На понтонном мосту кто-то стоит. Мужчина. Постаревший, правый глаз изуродован шрамом. Матье.

Дымка густеет и поглощает их. Повторяя движения своего двойника, Альгонда раскидывает руки, поворачивает к небу ладони и медленно открывает глаза. Грот наполнен нежным светом. Светом, который исходит от нее. Она это знает. Этот зеленоватый свет направил ее туда, где ее ждала змея. Тогда этот свет исходил от стены…

Она опустила голову. У самых ее ног, в маленьком водоеме, высунув головы из воды, трепетали рыбки. Альгонда погладила их пальцами. Она обрела покой. Есть способ спастись от смерти, мирно жить и любить. Есть возможность изменить судьбу. В нужный момент она сумеет воспользоваться этим шансом. Она погрузилась в воду и стала играть со стайкой плотвы, пока излучаемое ею зеленоватое сияние не померкло. Когда рыбки, борясь с течением, подвели ее к узкому проходу между камнями, она знала, что без труда выплывет к свету.

Еще немного, еще одно сильное движение ногами, и Альгонда вдохнула свежий воздух — она уже была в «ванне» Фюрона.

Вырвавшись из объятий реки, она легла на берегу, на солнышке, чтобы немного обсохнуть. Она чувствовала себя свободной. Матье будет жить. Просто потому, что она так решила.

Два часа спустя Альгонда вернулась в замок, чтобы разбудить Филиппину. Она была настолько уверена в будущем, что напевала вновь обретенным человеческим голосом.

Джем всегда ощущал ее присутствие. Клинок кинжала, неизменно лежавший у него под подушкой, становился холоднее в дни, когда рядом бродила смерть. В детстве ему временами чудился ее гнилостный запах, и он быстро оборачивался, чтобы убедиться в том, что она его не преследует. Он родился с этим даром, а потом узнал, что отец принял закон: тот, кто становится султаном, обязан отрубить голову своим братьям и их сыновьям. Долго Джем вздрагивал, услышав свист кривой сабли в момент казни. Долго носил след от смоченной в настое хны веревки, которую однажды ночью накинул ему на шею Баязид. Предвестие будущего, если он, на правах старшего сына, все-таки займет престол. Джем не помнил, как ему удалось справиться с этим страхом. Без сомнения, благодаря матери и ее уверенности в том, что он, а не Баязид, станет султаном. Благодаря отцу. Хотя сегодня это уже было неважно, память жила в сердце. Память о победе над самим собой и над тенями. В первый раз он понял, что победил свой страх, находясь в Старом городе, у входа в собор Святой Софии. К нему подошел нищий, лицо которого было закрыто капюшоном. По виду странствующий монах. Джем взял его за руку, чтобы вложить в нее несколько монет.

Монах вырвал руку.

— Несчастный! Смерть будет наградой за твою доброту!

И он засучил рукав. На свет явилась рука, пораженная проказой, но он тут же опустил рукав. Джем не шевельнулся. Наоборот, он придвинулся к прокаженному, чтобы окружающие их не слышали.

— Тебе будет непросто найти в городе лепрозорий, хочешь, я тебя отведу?

— Я знаю, где это. Я ищу нечто иное.

— Если так, позволь тебе помочь. В толпе ты подвергнешь опасности жизни других людей.

— Значит, за свою жизнь ты не боишься?

— Мои дни уже сочтены. Скажи, что ты ищешь.

— Алеппское мыло.

— Зачем оно тебе? — удивился Джем, ведя монаха по лабиринту переулков.

— Очень давно мне в руки попал пергамент, приписывающий этому мылу удивительные свойства. Я хочу испробовать его на своих язвах.

Джем заплатил торговцу за мыло и проводил прокаженного к воротам лепрозория. Запах его гниющей плоти преследовал принца еще много дней — знакомый, такой же, как в детстве. Утром следующего дня он проснулся и посмотрел на свою руку — ухоженную, без единого волоска, нежную. Посмотрел из любопытства, чтобы узнать, проснется ли в нем столько раз испытанный ужас. Но кожа была абсолютно чистой. И страха не было. Джем его приручил!

Вчера, когда зазвонили все колокола, он и без Ги де Бланшфора понял, что король Франции скончался.

— В своем завещании он назначит Анну де Боже регентшей при брате, Карле VIII, пока тот не достигнет возраста, когда сможет править самостоятельно. Но Валуа, милейший Джем, Валуа жаждут власти, поэтому подталкивают Шарлотту Савойскую, мать дофина, к тому, чтобы она заявила права на регентство. И королевский указ 1407 года предусматривает такую возможность. Все это, как вы понимаете, сильно усложняет и тормозит наше дело, потому что пока неясно, с кем нам вести переговоры. Джем воздержался от замечаний.