«У этого человека есть право задавать подобные вопросы», — подумал Кристофер.

Казалось, они были героями кинофильма, вот только предыдущий кадр кто-то вырезал. Человек, стоящий рядом, теперь был хозяином родового поместья, а он, Кристофер, был наследником. Именно в тот момент их отец, лежащий под землей вот уже четыре месяца, умер для них по-настоящему.

Кристоферу припомнился странный случай. После похорон, когда они вернулись из церкви и сели обедать, Марк достал портсигар — у Титженса до сих пор стояла перед глазами эта поразительная картина, — выбрал из него сигару и пустил порстигар по кругу, угощая присутствующих. У всех, кто сидел за столом, перехватило дыхание. До этого дня в Гроби в доме никто никогда не курил — отец семейства прятал двенадцать трубок, предварительно набитых табаком, по розовым кустам в саду и курил только на улице...

Этот случай сочли просто неприятным — в нем увидели проявление дурновкусия, не более... Сам Кристофер, который тогда только-только вернулся из Франции, даже не стал заострять на нем свое внимание — так рассеян был тогда его ум, — и только священник шепнул ему на ухо: «До этого дня в Гроби никогда не курили».

Но теперь! Теперь он увидел в этом символ, и абсолютно закономерный. Нравилось это людям или нет, у дома был хозяин и наследник. Хозяин дома предпринимает те меры, которые считает нужными, наследник спорит с ними или соглашается, но у старшего брата есть законное право требовать ответа на свои вопросы.

— Половина суммы перешла на ребенка. Семь тысяч я потерял в финансовых операциях с Киевом. Остальное потратил...

Они прошли под аркой и оказались на улице Холборн. Теперь уже Марк остановился и взглянул на брата, а Кристофер замер в ожидании, пока тот закончит свой осмотр, глядя прямо ему в глаза.

«И ведь он ни капли не боится на меня смотреть!» — подумал Марк. Он был уверен, что Кристофер не осмелится поднять на него глаза.

— Ты потратил их на женщин? — спросил он. — Где ты вообще берешь деньги на женщин?

— Я в жизни не потратил и пенни на женщину, — ответил Кристофер.

— Вот как! — воскликнул Марк.

Они перешли улицу Холборн и окольными путями направились к Флит-стрит.

— Слово «женщина» я использую в самом обычном смысле. Разумеется, я угощал знатных дам чаем и ужинами и платил извозчикам за них. Наверное, лучше сказать так: я ни разу — ни до, ни после брака — не изменял Сильвии.

— Вот как! — повторил Марк.

«Стало быть, Рагглс лжет», — подумалось ему. Это его ни поразило, ни расстроило. Двадцать лет они с Рагглсом жили на одном этаже в большом и довольно мрачном здании в районе Мейфэр. Они привыкли разговаривать, бреясь в общей ванной, — за ее пределами они встречались редко, разве что в клубе. Рагглс имел какое-то отношение к Королевскому суду, возможно, служил чьим-то заместителем, мечтая о повышении лет через двадцать. Марк Титженс никогда этим особо не интересовался. Он был безмерно горд собой и зациклен на себе и потому не проявлял вовсе никакого любопытства. Он жил в Лондоне, ибо этот город огромен, неповторим, руководил всей страной и откровенно не проявлял интереса к собственным жителям. Если бы он нашел на севере такой же достойный и примечательный город, он переехал бы в него.

О Рагглсе он знал мало — всего ничего. Однажды он услышал словосочетание «симпатичный пустослов» и сделал про себя вывод, что Рагглс именно такой, не особо вдумываясь в смысл фразы. Пока они брились, Рагглс делился с ним самыми громкими скандалами дня. Он никогда не упоминал тех женщин, чья добродетельность была бесспорной, и тех мужчин, которые отказались бы пожертвовать честью жены ради продвижения по службе. Все это соответствовало представлениям Марка о юге. Но когда Рагглс позорил человека или семью с севера, Марк всегда прерывал его словами:

— О, нет. Это неправда. Ведь это же Крейстеры из поместья Уонтли-Фэллс! (Фамилии людей и названия поместий менялись в зависимости от того, о ком рассказывал его приятель.)

Рагглс, наполовину шотландец, наполовину еврей, был очень высок и немного напоминал сороку, потому что голова его почти всегда была склонена набок. Будь он англичанином, Марк никогда не стал бы жить с ним по соседству. Разумеется, он знал нескольких влиятельных соотечественников благородного происхождения, которые были, по его мнению, достойны подобной привилегии, однако с другой стороны, мало кто из благородных и высокопоставленных англичан согласился бы жить в столь неуютных комнатах, обставленных стульями из красного дерева, набитыми конским волосом, в комнатах, куда свет проникал сквозь мрачноватые матовые стекла окон. Марк перебрался в город в двадцать пять лет, и тогда он жил в этом доме с человеком по имени Пиблс, уже давно почившим, и с тех пор не изменилось ровным счетом ничего, разве что Рагглс занял место Пиблса. Отдаленное сходство фамилий совершенно не беспокоило Марка Титженса — наоборот, он считал, что, будь они разными, было бы гораздо хуже. Он часто думал, что ему было бы куда неприятнее жить с человеком по фамилии, скажем, Грэйнджер. Более того, он до сих пор часто звал Рагглса Пиблсом, но тот не обижался. Изначально Марк ничего не знал о происхождении Рагглса — таким образом, их союз очень напоминал союз Кристофера и Макмастера. Но если Кристофер был готов отдать своему соседу последнюю рубашку, Марк мог одолжить Рагглсу лишь пятифунтовую купюру, не более того, и непременно выгнал бы Рагглса из дома, если бы тот не вернул деньги к концу квартала. Но поскольку Рагглс никогда ничего не просил в долг, Марк считал его самым что ни на есть благородным человеком.

Иногда Рагглс рассказывал о своем желании жениться на той или иной богатой вдове или о своем влиянии на высокопоставленных людей, но когда он начинал такие разговоры, Марк переставал его слушать, и Рагглс вскоре возвращался к историям о продажных женщинах и всепрощающих мужчинах.

Однажды утром, примерно пять месяцев назад, Марк сказал Рагглсу:

— А узнайте-ка все, что удастся, о моем младшем брате Кристофере и сообщите мне.

Накануне вечером отец подозвал Марка к себе из противоположного угла курительной комнаты и сказал:

— Выясни о Кристофере все что возможно. Не исключено, что ему нужны деньги. Понимаешь ли ты, что он — наследник поместья?! Главный наследник после тебя... — Трагическая гибель детей заметно состарила мистера Титженса. Он спросил: — Полагаю, ты не собираешься жениться?

— Нет, не собираюсь. Но, думаю, живется мне получше, чем Кристоферу. На его долю, судя по всему, выпало немало невзгод.

Получив соответствующие указания, мистер Рагглс проявил поразительное усердие в подготовке досье на Кристофера Титженса. Не каждый день опытному клеветнику выпадает возможность собрать слухи о человеке совершенно легитимно. К тому же Рагглс недолюбливал Кристофера Титженса той длительной нелюбовью, какую испытывает человек, обожающий сплетни, к человеку, который не сплетничает никогда. А Кристофер Титженс относился к Рагглсу с плохо скрываемым презрением. Поэтому за последующую неделю фалды фрака Рагглса успели промелькнуть в рекордно большом числе дверей, а цилиндр — посверкать перед рекордно большим числом высоких красивых арок перед богатыми домами.