Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Придется заказывать новую партию личинок».
А это значит – запрос, плюс докладная, куда делись старые. Перерасход фондов и, возможно, проверка.
– Виктор, что это?
Оглушенный предстоящими бюрократическими проблемами, Ясень совершенно позабыл о завхозе, и очередной тупой вопрос, заданный прежним робким тоном, вывел его из задумчивости.
«Извините, Федор Славсталинович, но инвентаризация на этом окончена!»
Виктор рывком повернул Терентьева к себе и, включив настоящий голос, начал:
– Федор, посмотрите мне в глаза…
* * *
Занятное все-таки место – собственная могила. Зарубка в памяти. Сентиментальная точка, у которой можно постоять, поразмышлять о прошлом и будущем. Финишная черта предыдущего этапа.
С виду – вполне пристойно, стандартно, разумеется, зато ничего лишнего. Горка свежих цветов и венков, красные ленточки с анонимными: «От друзей», «От сотрудников компании». Простой крест. Табличка с датами. Знакомая физиономия на фотографии. Та самая рожа, которую приходилось брить каждое утро. Весело скалится окружающим, словно приглашая в гости.
«Все, как я хотел».
– Спасибо, сынок, – вздохнул Сергей, опрокидывая в рот специально прихваченный «мерзавчик» коньяка. – Уважил папашу.
Без грусти вздохнул, с теплотой. Ведь Андрей на самом деле уважил, выполнил последнюю волю в точности. И памятник наверняка поставит именно такой, как хотел Сергей: невысокая, серая, плохо обработанная глыба, надежно запечатывающая все, что осталось от него в этом мире.
– Я и не думал, что ты запомнишь тот разговор, сынок.
В нормальных семьях не принято говорить о смерти, о том, что кому отойдет и, уж тем более, как будет выглядеть могила. Не китайцы все-таки. Однако у них с Андреем такая беседа состоялась. Началась с шутки, мол, зажился на свете. Сын ответил: случись что, похороны устроит по высшему разряду. Посмеялись. Потом Андрей неожиданно стал серьезным и спросил, не надумал ли отец помирать? Сергей ответил, что нет, не собирается.
«Получается, надул я тебя, сынок. Не собирался, а пришлось…»
Впрочем, кто собирается? Неизвестность пугает. Здесь, на Земле, все понятно и все привычно. Вот и цепляются, не отпуская в таинственное «наверх» перезрелые «искры». Хоть в нищете, хоть в инвалидном кресле, хоть в камере пожизненного заключения, хоть в виде «овоща» – но жить.
Неизвестность пугает.
– Я, сынок, перед тобой виноват, но ты, думаю, меня простишь. Выхода у меня не было.
Сергей пришел на свою могилу, но разговаривал с сыном. Словно крест и груда цветов превратились в телефонную будку, из которой можно дозвониться в Ручной Привод.
– Знаешь, там не так уж и плохо. Есть свои плюсы, так сказать, но здесь… Здесь все настоящее. Здесь есть завтра, сынок, здесь есть завтра. И это нужно ценить.
Сергей протер фотографию, поправил цветы, поднялся… и замер.
Что-то не так.
Мартин позвонил через три часа после расставания. Позвонил, разумеется, не для того, чтобы попрощаться. Согласился. Мчаться к нему Пандора не стала, сказала, что вечером необходимо провести предварительный ритуал, к которому ей надо подготовиться, и положила трубку. Пусть почувствует, что она в нем нуждается меньше, чем он в ней.
Подготовки, само собой, Пандоре никакой не требовалось, а появившееся свободное время она решила потратить на удовольствия. Посидела в ресторане, наслаждаясь одиночеством и вкуснятиной, неспособной отложиться ни на бедрах, ни на талии, вышла на улицу, размышляя, в какой из торговых центров направиться в первую очередь – ей нравилось примерять наряды и тратить деньги на драгоценности, однако поймала себя на мысли, что хочет вновь навестить «свое последнее пристанище».
Могила притягивала.
Она поймала такси и велела ехать на кладбище. По дороге купила цветы. Вряд ли старый букет уже завял, но Пандоре хотелось, чтобы ее «пристанище» выглядело празднично.
И оно выглядело. Во время предыдущего визита Пандора заплатила служителям, и могилу привели в порядок.
– Привет. – Женщина остановилась у ограды. – Скучаешь?
Невероятно. Невозможно. Она знала, едва ли не лучше всех на Земле знала, что там, под слоем грунта, нет ничего интересного. Пустая, давным-давно истлевшая оболочка, а все равно разговаривала с ней, как с живой. Как будто та могла слышать, как будто что-то понимала.
– Не знаю, когда еще увидимся. Может, никогда. Я даже не знаю, смогу ли уйти… А если уйду, смогу ли вернуться? – Пандора вздохнула. – Я рада, что ты меня дождалась, и надеюсь, что мы еще встретимся. В конце концов, ближе тебя у меня никого нет.
Стоящая рядом с могилой береза тихо пошевелила ветвями, среагировав на порыв теплого ветра. Или на слова женщины.
– Мы…
«Проклятье! Я схожу с ума! Какие, к чертовой матери, „мы“? Кто „мы“? Я с истлевшим трупом?»
Разозлившись, Пандора тряхнула головой, прогоняя прочь сентиментальные мысли, пытаясь вернуться к своему обычному, циничному и прагматичному восприятию мира, к себе настоящей… как вдруг собственные, только что произнесенные вслух слова резанули:
«Ближе тебя у меня никого нет!»
А следом – волна злости:
– Неправда!
Но «искра», «искра»… «Искру» не обманешь. Ты ведь уже не человек.
«Правда! – Пандора пнула ногой положенный на могилу букет. – Не хочу! Нет!»
А в следующий миг услышала негромкий голос:
– Проблемы?
Удивительно, что слова дошли до сознания. В ее-то состоянии…
Женщина резко обернулась и уперлась взглядом в давешнего паренька, смотревшего на нее внимательно и… с сочувствием.
«А, любитель глубоких декольте! Желаешь развлечься с веселой вдовой?»
Нет, не желает. Перед ней стоял совсем не тот мальчик. Тогда парнишка смотрел восторженно, как голодный котенок, сегодня – со спокойной уверенностью. В его взгляде читалось: захочу – раздену, но не сегодня.
Тело прежнее, а вот наполнение поменялось.
Энергия!! В тщедушном теле пряталась взрослая, полностью раскрывшаяся «искра».
«Меня выследили?!»
Парень сделал еще один шаг, оказался в паре метров от Пандоры. В молодых глазах отчетливо виден ровный, уверенный блеск старой души.
– Поговорить не против?
– «Наездник», – догадалась Пандора.
– К вашим услугам, сударыня. А вы, как я понимаю, нелегал?
– Почему вы так решили?
– Почувствовав меня, вы испугались. – Паренек протянул руку: – Сергей.
– Пандора.
Отвечать на рукопожатие она не стала.