тающий заглянуть в будущее, недовольный жизнью или рассорившийся с современниками, мог бы засушить себя до лучших времен, и тогда мы, среди прочего, покончили бы с практикой самоубийств, которые совершаются из-за отвращения к себе подобным. Прекратили бы стреляться больные, которых невежественная наука девятнадцатого века объявляет неизлечимыми. Их могли бы высушивать, и они лежали бы на дне какой-нибудь коробки и спокойно дожидались лучших времен, когда медики научатся лечить их болезни. Отвергнутые влюбленные перестали бы топиться. Они ложились бы под колокол воздушного насоса, и через тридцать лет мы становились бы свидетелями того, как они, молодые, красивые и торжествующие, с изумлением взирают на своих жестоких пассий и платят презрением за их прежнее презрение. Все государства мира откажутся от дикой и жестокой традиции отправлять преступников на гильотину. Их не будут держать в одиночных камерах, где они превращаются в животных, и даже перестанут отправлять в «школы» Тулона39 для завершения криминального образования. Преступников будут просто высушивать в печи и в таком состоянии держать кого-то десять лет, а кого-то и все сорок, в зависимости от тяжести совершенного преступления. На смену тюрьмам, централам и каторге придут обычные склады. Больше не надо будет опасаться побегов и кормить заключенных. Огромное количество сушеной фасоли и гнилого картофеля будет направлено на внутреннее потребление.

Таков, дорогие дамы, лишь небольшой список благодеяний, которыми доктор Мейзер намеревался одарить Европу при условии, что будет налажено обезвоживание людей. Свой первый опыт над человеком он произ-

вел в 1813 году. Этим человеком оказался французский полковник, который был взят в плен и за шпионаж приговорен военным судом к расстрелу. К сожалению, опыт оказался неудачным. Я так решил только потому, что приобрел полковника вместе с ящиками в самой грязной берлинской лавке по цене жеребца-производителя.

Глава IV ЖЕРТВА

— Дорогой Леон, — сказал господин Рено. — То, что мы услышали, напоминает речь лауреата при вручении премии за научное открытие. Мы выслушали изложение твоей диссертации с таким же вниманием, с каким слушают профессоров риторики, читающих лекции на латыни. Большинство сидящих в аудиториях обычно не понимают того, что говорят профессора, а меньшинство вообще ничего не понимает. Однако все терпеливо слушают в надежде испытать сильные чувства по окончании лекции. Мы с господином Марту знакомы с работами господина Мейзера и его достойного ученика господина Пуше, так что, если ты обращался к нам с доктором, то наговорил много лишнего, но ты сообщил явно недостаточно, если об-

ращался к дамам и тем господам, которые не знакомы с дискуссиями по вопросам витализма1 и органицизма40. Участники этих дискуссий пытались ответить на главный вопрос: что собой представляет жизнь. Является ли она первопричиной процессов, приводящих в действие внутренние органы и заставляющих эти органы функционировать? Или же, напротив, она сама является результатом взаимодействия разнообразных свойств организованной материи? Это проблема исключительной важности. Даже если набраться смелости и поставить ее перед женщинами, то они проявят к ней большой интерес. Им надо будет сказать просто и ясно: «Мы пытаемся понять, существует ли в природе жизненная сила, являющаяся источником и первопричиной всех проявлений организма, или же жизнь сама по себе является результатом взаимодействия отдельных органов. По мнению Мейзера и его сторонников, никакой жизненной силы не существует. Если бы она действительно существовала, — утверждают они, — тогда мы не могли бы понять, почему она покидает человека или тихоходку в процессе обезвоживания и вновь возвращается, когда их смачивают. Однако, если жизненной силы не существует, тогда все метафизические и моральные теории, основанные на этой категории, придется пересмотреть». Надо отдать должное нашим дамам: они тебя внимательно выслушали. Из твоей отдающей латынью речи они поняли толь-

ко одно: вместо обещанного романа ты подсунул им диссертацию. Но мы простим тебя, если ты покажешь нам мумию. Открой коробку с полковником!

— Мы это заслужили! — смеясь, воскликнула Клементина.

— А если вы испугаетесь?

— Знайте, сударь, я вообще никого не боюсь, даже живых полковников!

Леон вновь достал связку ключей и открыл ящик, сколоченный из дубовых досок, на котором он только что сидел. Под крышкой находился свинцовый кофр, а в нем лежала красивая коробка из полированного ореха, обитая изнутри белым шелком. Присутствующие сгрудились вокруг коробки со своими лампами и свечами, и теперь все выглядело так, словно полковник 23-го линейного полка лежит в ритуальном зале.

Глядя на этого человека, создавалось впечатление, что он спит. Прекрасное состояние его тела свидетельствовало о том, что убийца проявил по отношению к нему отеческую заботу. Это действительно был великолепный образец мумии, ни в чем не уступавший лучшим европейским мумиям, описанным Вик д’Азиром в 1779 году и Пуймарином-сыном в 1787 году.

Особенно хорошо выглядело лицо, сохранившее гордые мужские черты. Если бы при вскрытии третьей коробки присутствовали прежние друзья полковника, то они, конечно, узнали бы его с первого взгляда.

Правда, кончик его носа несколько заострился, ноздри сдулись и усохли, а переносица стала не такой горбатой, какой она была в 1813 году. Веки стали тоньше, губы поджались, уголки рта немного опустились вниз, зато щеки слегка надулись, а шея, если судить по размеру подбородка и гортани, стала заметно тоньше. Но закрытые глаза не запали, рот не исказился гримасой, как это бывает у трупов, кожа слегка сморщилась, но ее цвет не изменился. Она лишь стала заметно прозрачней, и сквозь нее в некоторых местах можно было различить цвет сухожилий, жира и мышц. Кожа даже сохранила свой розовый цвет, что никогда не наблюдается у мумифицированных трупов. Доктор Марту объяснил присутствующим причины такой аномалии, сказав, что, если полковник был засушен живьем, то в этом случае красные кровяные тельца не разрушились, а только слиплись в капиллярах кожи и подкожных тканей. Поэтому они сохранили свой изначальный цвет и их можно разглядеть благодаря полупрозрачности высохшей кожи.

Полковничий мундир казался слишком большим, и причину этого легко было понять. Однако конечности, на первый взгляд, совершенно не деформировались. Кожа на руках стала сухой и шершавой, но ногти сохранили свой естественный цвет, хоть и немного искривились на концах. Единственное заметное изменение коснулось брюшной стенки, которая слишком сильно вдавилась, опустившись ниже крайних ребер. Небольшой выступ справа указывал на расположение печени. Выстукивание пальцами различных участков тела сопровождалось звуком, какой издает сухая кожа. Пока Леон демонстрировал присутствующим все эти детали, он случайно