— Что с деревом? — спросил генерал.

Синдзя посмотрел на клен. Он был невысок, всего в два человеческих роста, искусно подстрижен, чтобы давать тень и не заслонять небо.

— А что с ним? По-моему, выглядит неплохо.

— Листья почернели.

— Так и надо. Если присмотреться, они на самом деле темно-зеленые. Но все равно такие клены здесь зовут черными. Осенью он станет ярко-красным. Вид будет сказочный, особенно если листва не облетит до первого снега.

— Жаль, меня тут не будет в эту пору.

— Да, снегов не увидите, зато можете посмотреть прямо сейчас. Нижние листья уже покраснели с краев.

Баласар взял ветку, нагнул ее пониже и стал рассматривать листья. Не оборвал их, как сделало бы на его месте большинство гальтов. Мысленно Синдзя поблагодарил его за это. Баласар вздохнул и отпустил ветку.

— Чай готов, — прошамкал Старый Мани, появляясь в дверях. Баласар глянул на старика через плечо и кивнул. Синдзя жестом подозвал старика поближе, взял чашу и пригубил напиток, прежде чем подать его генералу. Мани изобразил позу благодарности и зашаркал прочь.

— Пробуете мое питье? — удивленно спросил Баласар на хайятском. — По-моему, мне рано опасаться, что вы меня отравите.

— Не я этот чай заваривал, — ответил Синдзя. — А Старый Мани знал многих из тех, кого вы сегодня убили.

Баласар взял пиалу у него из рук и хмуро уставился в нее. Он молчал так долго, что Синдзе стало не по себе. Когда генерал наконец заговорил, его слова прозвучали почти как исповедь.

— Я пришел сказать вам, что ошибался. Вы оказались правы. Нужно было прислушаться к вашему совету.

— Рад это слышать. В чем же я прав?

— В том, что не следовало брать с собой погибших. Мне стоило сразу их похоронить. Оставить там. А теперь мои люди мстят, и это…

Баласар покачал головой и присел на походный стул. Синдзя прислонился спиной к каменной стене.

— Война хороша, когда враг не дает сдачи, — заметил он. — Что могло быть легче, чем разграбить Нантани? Вам бы следовало знать, что дальше придется тяжелей. Хаи начнут сопротивляться.

— Я знал, — сказал Баласар. — Но я… несу мертвецов. Я их чувствую за спиной. Они погибли из-за моей гордыни.

Баласар хлебнул чаю. Где-то далеко, на другом конце боя, завопил человек, но Синдзя не понял, хайемец это был или гальт и о чем он кричал.

— Простите, Баласар-тя, но они погибли, потому что отправились воевать. На войне такое случается.

— Эту войну начал я. Погибли мои люди.

— Теперь понимаю, что вы зовете гордыней.

Баласар вскинул на него глаза, губы у него были плотно сжаты, лицо пылало. Синдзя ждал. Наконец генерал выдавил из себя улыбку. Подул ветерок, и листья клена тихонько захлопали друг о друга.

— Нужно было лучше следить за дисциплиной, — сказал Баласар. — Они пришли в Удун убивать. Не пощадили никого. Значит, больше времени уйдет, чтобы собрать городское добро. Значит, я потеряю больше воинов. Утани и Тан-Садар узнают, что случилось, и будут сражаться до последнего.

— Кажется, вы пришли уничтожить Хайем, а не покорить его, — напомнил Синдзя.

Баласар кивнул, принимая упрек. Синдзе даже показалось, что руки генерала вот-вот сложатся в жесте раскаяния, но вместо этого Баласар посмотрел ему в глаза. Раскаяния во взгляде не было, только твердость. Решимость человека, который признал свои ошибки и вознамерился их исправить.

— Я знаю, как уничтожить Хайем без того, чтобы убивать последнего торговца фруктами или булочника. И в этом мне понадобится ваша помощь.

— Вы что-то задумали?

— Я хочу, чтобы ваши люди отвезли послания в Утани и Тан-Садар. Адресованы они не хаям, а утхайемцам и главам торговых домов. Тем, у кого есть власть. Передайте им, что если они не станут вмешиваться, я их не трону. Нам нужны лишь поэты, книги и хаи.

Синдзя покачал головой.

— Лучше сразу нас убейте. Мы же для них предатели. Да, я понимаю, что мы наемники, мы заключили соглашение и так далее. Но все мои ребята родились и выросли в этих самых городах, которые мы грабим. Если я помашу договором у жителей перед носом, иначе думать они не станут. Пошлите лучше пленных. Найдите десяток мужчин, которых еще не забили до смерти. Дайте им письма. Они справятся с задачей лучше, чем мы.

— А если они просто-напросто сбегут?

— Захватите их жен. Детей. В городе наверняка еще остались чьи-то семьи. Я могу позаботиться о заложниках. А когда отцы и мужья вернутся, вы дадите им немножко серебра и денек-другой, чтобы убраться подальше. Того, что мы здесь натворили, уже не исправить, и все-таки, если несколько выживших расскажут о вашем милосердии, это лучше, чем ничего.

Баласар сделал глоток из пиалы. Нахмурился.

— Мудрое решение, — наконец сказал он. — Так и поступим. К ночи вам приведут заложников.

— Женщин лучше не насиловать. Если с ними обойдутся плохо, милосердие получится с душком.

— Они будут под вашей охраной.

— Как только их приведут, я обо всем позабочусь. Но ведь беда может случиться и раньше.

— Если я отдаю приказ, его не нарушают. Это мои люди. — Он сказал это так, будто напоминал себе о чем-то еще.

На бледном лице генерала отпечаталась нечеловеческая усталость. Синдзя только сейчас и заметил, какого маленького роста этот человек. Ведь он всегда держался так, словно был на голову выше всех. Виски гальта тронула первая седина, но Синдзя не мог определить, появилась она слишком рано или слишком поздно. Ветерок шевельнулся, пахнуло дымом.

— Никак не пойму, нравится вам война или вы ее ненавидите, — сказал Синдзя.

Баласар посмотрел на собеседника так, будто успел про него забыть. Горько улыбнулся.

— Я вижу в ней необходимость. Просто иногда забываю, что цель войны — мир, который приходит ей на смену.

— Правда? А я-то думал, что девки и золото.

— И это тоже, — ответил Баласар, не обращая внимания на шутку. — Если у тебя есть деньги и кто-то, на кого их потратить, это еще не самое худшее.

— А как же слава?

Баласар встал, посмеиваясь, но в его смехе не слышалось радости. Он поставил пиалу на землю и сложил руки в жесте вопроса. Простеньком, как у ребенка.

— Где тут слава, Синдзя-тя? Лично я вижу только грязную работу, которую нужно кому-то сделать. А еще — человека настолько самоуверенного, что он распоряжается чужими жизнями, чтобы эту работу выполнить. Что-то не похоже на славный подвиг.

— Тут как посмотреть, — сказал Синдзя, переходя на гальтский. — Но так ли необходимо это делать?

— Да. Необходимо.

Синдзя развел руки в стороны. Не в формальной позе, а просто давая понять, что не хочет спорить. В глазах Баласара блеснуло нечто похожее на слезы. Он похлопал Синдзю по плечу. Не думая, что делает, Синдзя пожал генералу руку, стиснул ее, как будто они были братья или воины из одного отряда. Как будто их жизни каким-то образом соединились в одну. Вдалеке что-то грохнуло, гулко, как огромный барабан. Что-то рушилось. Удун пал.