– Куда? – изумленно воскликнула Сандра.

– Во Францию, в Париж, мне сделали очень интересное предложение. Буду писать статьи о современном искусстве, редактировать журнал.

– Но как же папенька… – растерялась Сандра. – Он ведь совсем один останется.

Николай Владимирович, вопреки собственным намерениям, так и не женился.

– Ну как же один? – возразила Катя. – Дядюшка Игнатий здесь, да и Татьяна его тоже, и мальчики, Алекс с Валерием. Ты за папеньку не тревожься, ты о себе лучше подумай. Я ведь не забыла тот наш разговор на даче, когда Карабчевский приезжал.

– И…? Что?

– Да то, что тебе нужно искать свою собственную жизнь, а не жить так, как тебя обстоятельства вынуждают. Когда тебя брали из приюта в дворянскую семью, тебя никто не спросил, твоего желания не требовалось. Ты совершенно правильно назвала это искусственными обстоятельствами. И эти обстоятельства заставляют тебя проживать определенную жизнь, которая тебя тяготит, она тебе не по нраву, не по нутру, а может, и не по плечу, иначе ты бы не плакала и не металась. Так не иди на поводу у этих обстоятельств, меняй свою жизнь, начинай заново, уезжай туда, где тебя никто не знает. Спасибо мадемуазель Лансе, английскому языку она нас выучила превосходно.

Сандра горячо обняла сестру, поцеловала.

– Спасибо тебе, Катюша моя, спасибо, родная. Но я вернусь, я непременно вернусь. А ты поезжай, живи там, в Париже, будешь нас навещать иногда, да и мы с папенькой к тебе приедем обязательно. Знаешь…

Она помолчала, отстранилась от Кати, присела на краешек стула.

– Когда я была маленькой, я не задумывалась о том, любишь ли ты меня. Считала себя твоей младшей сестрой, а сестру ведь обязательно любят. Потом, когда узнала правду о себе, стала присматриваться и задумываться, и мне показалось, что ты меня совсем не любишь, терпишь только. Ты в моих глазах была такая взрослая, серьезная, мрачная, работала с папенькой, с поэтами общалась, стихи даже писала. А на меня мало внимания обращала. И только потом, недавно совсем, я поняла, что ты меня любишь, только не умеешь эту любовь показать, выразить. И никакая ты не мрачная, на самом деле ты добрая очень. Ты замечательная! И если тебе в Париже станет грустно, просто вспоминай, что я тебя очень люблю. Очень, очень люблю. И ты меня любишь, ведь правда? Правда? Скажи же!

– Конечно, я тебя люблю, – улыбнулась Катя. – И всегда любила. Ты права, я действительно не умею это показать… Но ты можешь быть уверена: перед папенькой я тебя всегда буду защищать. Даже если сочту, что ты не права, в глаза тебе тихонько скажу, что думаю, а перед другими защищать буду.

Почему-то после этого разговора в душе у Сандры наступило успокоение. Ею овладела уверенность, что решение она приняла правильное, а коль так, то все у нее получится самым лучшим образом. И пусть ее не поддерживают ни отец, ни Казарин, но зато Катя на ее стороне.

К доводам старшей дочери Николай Владимирович, в конце концов, прислушался. А вот расстаться мирно с Казариным Сандре не удалось. Юлиан был против этой «авантюры» и мнения своего не переменил до самого отъезда девушки.

– Ты все равно меня не удержишь, – твердила ему Сандра. – Я сделаю, как решила.

– Если ты это сделаешь, то можешь считать, что между нами все кончено, – пригрозил Юлиан. – Я не могу позволить себе поощрять столь очевидное легкомыслие.

– А если у меня все получится и я благополучно вернусь домой, ты меня простишь? – лукаво спрашивала она.

– У тебя ничего не получится! – сердился он. – И не может получиться! Как ты не поймешь такой простой вещи?

С каждым разом они ссорились все сильнее, и через два месяца Сандра уехала, так и не добившись от Казарина пожелания удачи.

1902 год, август

– Мисс Фишер, пора одеваться.

– Да-да, – Сандра стиснула дрожащие пальцы так сильно, что костяшки побелели. – Неси платье.

Для второго отделения платье предполагалось в стиле «модерн», и Сандра его не любила, хотя эскиз для портнихи нарисовала сама. Пока рисовала, ей казалось, что это концертное платье будет самым красивым ее нарядом, а впервые надев уже готовое изделие, неожиданно испытала раздражение и чуть ли не отвращение к нему.

Что бы ни случилось, но она должна выйти на сцену и спеть. А как спеть, если дыхание прерывается и сердце колотится как сумасшедшее? Зачем, ну зачем этот человек пришел сейчас, в перерыве? Принес цветы, купленные утром в городе, где пароход сделал очередную остановку, говорил комплименты, но в этом для Сандры уже не было ничего необычного, к своему маленькому, но крепкому успеху она привыкла быстро. И все было бы как обычно, если бы не слова:

– Я знаю, что вы приехали в Америку с русской труппой Мазини, я видел вас в Чикаго. Только вы почему-то не пели тогда.

– Я и не выступала на сцене, – спокойно улыбнулась Сандра, не чувствуя опасности. – Вы не могли меня видеть. Я же была концертмейстером и суфлером, ну и вообще, как говорится, на подхвате. Мое место было за кулисами или в репетиционном классе, а если я и выходила на сцену, то только при пустом зале.

– Но я определенно вас видел! – упорствовал пассажир. – Возле редакции «Политикал ревю», я как раз оттуда шел, сдавал материал. Я журналист.

– Возможно… – пробормотала Сандра, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Я совсем не знаю Чикаго, наверное, просто шла по улице, гуляла… Если там и была какая-то вывеска, то я не обратила внимания. Но, возможно, это была и вовсе не я, вы просто перепутали.

– Ваше лицо и ваши рыжие волосы невозможно ни забыть, не перепутать, – галантно отозвался пассажир. – Я уверен, что видел именно вас. И вообще, тот день забыть невозможно. Вероятно, вы слышали об убийстве Виктора Говерна, он писал для нашего издания?

– Виктора Говерна? – повторила следом за ним Сандра, с трудом сглотнув сухой комок, мгновенно набухший в горле. – Кто это? Простите, но в то время я еще не читала ваших газет…

– Ну как же! Все об этом только и говорили! Хотя я понимаю, конечно, вы же не американцы, вы русские, приехали на гастроли, у вас другие заботы и другие темы для обсуждения. Ужасное убийство, ужасное! – Он горестно вздохнул. – Такая нелепая судьба, такая нелепая смерть! Предки Виктора были в числе пионеров, покорявших Дикий Запад, его отец – герой Гражданской войны… Впрочем, вам это неинтересно, я понимаю.

Пассажир еще некоторое время рассыпался в комплиментах и похвалах ее необыкновенному голосу, но Сандра не слышала почти ничего.

О том, что она ошиблась и застрелила вовсе не скрывающегося предателя Дегаева, а коренного американца, журналиста Говерна, Сандра Рыбакова узнала на следующий же день из чикагских газет, которые она, конечно, читала в течение двух недель после убийства. Версии строились самые разнообразные, в статьях подробно анализировались написанные Говерном материалы в поисках тех, кто желал бы отомстить ему. Личная жизнь Виктора тоже не осталась без внимания, и его грязное белье весьма основательно перетряхнули. Однако главным была для Сандры информация о его биографии. Она сразу поняла, что легкомысленно опиралась на непроверенные и оказавшиеся в корне неправильными сведения, согласно которым Виктор Говерн и был Сергеем Дегаевым. А ведь Юлиан много раз предупреждал ее: не все агентурные сообщения правдивы, очень часто сообщают полную ерунду, только для того, чтобы создать видимость активности. Но ей, уверенной в своих силах и убежденной в недобросовестности тех, кто искал Дегаева, казалось, что Юлиан просто лжет, чтобы отговорить ее от задуманного предприятия.