А ночью бомбить цели в Средней Англии куда как безопаснее.

Когда уже стемнело, волнение генерала превратилось в самую настоящую тревогу. Он начал себя ругать за то, что поддался эмоциям и не выслал целую эскадрилью днем позже, потеряв ценный самолет, а главное — отличного разведчика.

Телефонный звонок раздался как гром посреди ясного летнего неба.

Трубку взял командир части полковник Малахов. Выслушав, он сказал несколько слов, после чего передал ее генералу.

— Голованов слушает.

— 83-й истребительный полк 11-й смешанной авиационной дивизии, к нам сегодня самолет упал. По документам смотрели — думали, ждете вы его.

После нескольких минут путаных объяснений Голованов не выдержал:

— Кто говорит, представьтесь!

— Замполит восемьдесят третьего истребительного полка Минин! Временно замещаю командира полка на КП.

— А где командир?

— В штабе дивизии. Уехал за заданием.

— Кто к вам прилетел?

— По документам — капитан Асташенков. На машине живого места нет. «Спитфайры» поймали уже над Каналом. Наши насилу отбили.

— Пилот как, пилот жив?!

— Пилот жив. Везучий парень. Слегка контужен, но цел. Отправили к вам с оказией на бомбардировщике.

Да что за чушь несет этот Минин. Сам голос в трубке раздражал начштаба.

— А фотоаппаратура как?! Как она?!

— Фотокамера вдребезги. Но пленка уцелела. Наши техники сняли кассету. Сейчас летчик к вам летит.

Настроение резко прыгнуло вверх, сменив полярность.

— Ах, ты мой родной! Вот тебе спасибо! Как тебя там, Минин? Товарищ Минин, от имени руководства Воздушного Фронта объявляю вам и всему личному составу полка благодарность! В письменном виде получите позже. Все, отбой.

Не выдержав, он вскочил из-за стола и начал ходить по комнате.

— Малахов, этот Минин говорит, вы в курсе каким бортом к нам летит Асташенков с кассетой?

— Да, конечно. Кроме них у нас сегодня никто не сядет.

— Сразу после посадки Асташенкова с кассетой ко мне. Ты, кажется, чай предлагал? Сиди, жди, а я пока пойду, почаевничаю. Замаялся с вами.

Быстрым шагом генерал покинул комнату.

Везунчик Асташенков отделался только ушибами при посадке. Всю дорогу до штаба он клевал носом. Голованов отпустил бы пилота, но ему были важны личные впечатления. Потому к приезду пилота уже были готовы термос с крепчайшим кофе, настоящий шоколад и стопка чистой бумаги с запасом карандашей.

Но Голованову хватило одного взгляда на заплетающуюся походку Асташенкова, чтобы отодвинуть бумагу. Влив в разведчика весь термос, начштаба долго говорил с ним, делая быстрые пометки в блокноте. После разговора Асташенков заснул прямо на стуле.

Несмотря на очевидное нарушение, Голованов распорядился не будить, дав задание дежурным аккуратно перенести капитана на диван, подложить подушку и укрыть одеялом, по пробуждении холить и лелеять, кормить от пуза и напомнить о письменном отчете. Сам он сидел в кабинете и ждал расшифровки снимков.

Сказывалось напряжение последних часов, теперь и его накрывала сонливость.

Внезапно дверь распахнулась, и вместе с воздушным потоком туда ворвался Чкалов, излучая, несмотря на поздний час, энергию и оптимизм.

— Александр, приветствую тебя! Встретил Кожемяко. Орлы рвутся в бой. У ребят один вопрос, когда в дело. А как твои дела?

— Нормально. Расшифровки жду, будет только к утру.

— Это дело долгое. Знаешь, что, день завтра, вернее уже сегодня, тяжелый. Ложился бы ты спать. Да и я прилягу. Убедимся вскоре, что Рихтгофен лапшу нам на уши вешает.

— Пожалуй, ты прав.

— А то! Слушай меня, разнесем англичан в пух и прах.

Утреннее пробуждение было не столь приятным. Хотелось полежать еще. Но Голованов пересилил себя. Он выпил бодрящего чаю и без промедления пошел в фотолабораторию. К его удивлению, там уже сидел Чкалов, изучающий с олимпийским спокойствием разложенные перед ним снимки. Майор в белом халате, надетом прямо на военную форму, аккуратно указывал маленькой указкой на различные объекты и деловито растолковывал. Валерий что-то отвечал.

«Как же тебя зацепило», — весело подумал Голованов. Сдержанный Чкалов, всматривающийся в махонькие точки смазанных снимков, — это было редкое зрелище.

— Что нового? — Голованов не стал тратить время на формальные приветствия.

— Видишь ли, какое дело, Саша. — Чкалов выглядел как-то озадаченно. — Как бы тебе сказать…

«О, черт, — подумалось Голованову, сердце упало. — Неужели…»

— Оказывается, Рихтгофен не такой уж и пустобрех… Мы тут с майором и так и этак смотрели, и глазом и под лупами… Думал, может, промахнулись с координатами, не то снял разведчик, проверили привязку к местности.

— И?.. — спросил Голованов, уже зная ответ. Прочитав его на ошарашенном лице члена Военного совета.

— Целы заводы, — потерянно сказал Чкалов. — Следов разрушений даже не нашел.

— Сарковский, — сквозь зубы прошептал Голованов. — Наврал, скотина.

Он взял один из снимков, еще влажный после обработки, отливающий глянцем. На снимке отчетливо выделялась группа вытянутых прямоугольных зданий — хорошо знакомый с недавних пор основной комплекс сборки тех самых пресловутых «мерлинов». В отдалении. Среди паутины подъездных путей темнело несколько пятнышек, которые при большом желании можно было принять за воронки от взрывов. Но сами цеха были целы и невредимы.

Голованов выругался, грубо, зло.

— Брехун поганый! — полностью согласился Чкалов. — Уверил, что его соколы все видели и каждый квадратный сантиметр своими руками перещупали. И я хорош! Если бы не этот парень с разведки, сидеть бы нам в луже перед Ставкой. Асташенкову я верю. С причинами разбираться будем. Но мы здесь каждую улочку, каждый снимочек рассмотрели. И ничего не нашли. Хреновые дела. Набомбим мы ночью. В день надо уходить.

— В день… — ответил озадаченный Голованов, осмысляя сказанное и увиденное. — Уходить в день. Пошли. Доклад Ворожейкину готовить будем. Отдуваться за наши с тобой художества.

— Я не могу, — беспомощно сказала Элизабет. — Я не могу. Я не готова…

Всю жизнь она считала себя особой, причастной к государственным таинствам. Она общалась с людьми, вершащими историю Британии и Большую Политику, отец никогда не отказывал дочери в ответах на насущные вопросы. Со всем основанием Элизабет ожидала, что полноценное участие в управлении воюющей страной станет тяжкой, но посильной ношей. Тем более с помощью ее верных советников.

Реальность оказалась жестокой.