Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гордиевский до сих пор живет в Англии. Теперь, когда продана вся накопленная в СССР информация, он существует на крохотную пенсию, много пьет, комментирует шпионские скандалы и дает интервью за деньги. Но как живет страна после 1985 года, узнает только из теленовостей и потому много фантазирует.
За предательство и измену Родине Гордиевский заочно приговорен на Родине к смертной казни, а в Великобритании удостоен той же награды, которую в романе «Из России с любовью» получил Джеймс Бонд. Только Бонда наградили за подвиги ради своей страны, а Гордиевского — за предательство своей страны.
Парадокс предательства Гордиевского заключался еще и в том, что он, рискуя жизнью, вывез секретные архивы КГБ. А Великобритания отдала их США, где они попали в руки советского агента в ФБР Роберта Хансена, и тот вернул их обратно в СССР.
Алексей часто думал о приятеле по учебе в МГИМО. Как должен относиться к себе врач, убивающий пациента; учитель, избивающий ученика; милиционер, насилующий женщину; священник, обворовывающий прихожанина? Каков масштаб внутренней разрухи человека, нарушившего присягу?
Считалось, что Гордиевского сгубила любовь к деньгам, к красивой жизни, к коллекционированию фарфора. Алексея это изумляло, в их поколении среди интеллигентных людей говорить о деньгах считалось неприличным.
В финале жизнь Гордиевского стала выглядеть как проигранная партия в карты. Англичане не заплатили особых денег за предательство, на старости лет ему достался скромный домик под Лондоном, бойкот семьи и друзей и смешащая всех попытка прикидываться диссидентом и борцом с советским режимом.
А ведь в молодости они вместе учились ремеслу на биографиях великих разведчиков: семьи Зарубиных, Якова Серебрянского, Дмитрия Быстролетова, Рудольфа Абеля, Бориса и Зои Рыбкиных… Были идеалистами, трудились за убеждения, а деньги считали только инструментом для работы.
Алексей приехал домой, отдохнул, полечился пару месяцев и был назначен начальником отдела института, обслуживающего Управление «С» КГБ СССР. Работа оказалась интересной, коллектив замечательным, но постепенно размеренность и предсказуемость жизни начала угнетать.
Однажды во время дождя Алексей долго смотрел в окно и думал, сколько бы отдал, чтобы вернуться на работу нелегала. Мечта была неосуществимой, но он набрал телефон Дроздова и сказал:
— Юрий Иванович, я должен с вами поговорить.
— Десяти минут тебе хватит, чтобы дойти до меня? — спросил Дроздов.
— Хватит.
— Давай иди.
И, сев напротив руководителя Управления «С», сказал:
— Юрий Иванович, больше так не могу! Хочу вернуться на нелегальную работу!
— И как ты, собственно, это себе представляешь? — удивился Дроздов. — Ты всем известен, как можно тебя куда-то посылать?
— Я все просчитал. Руководство ЮАР воспользовалось полученной от западных спецслужб информацией, но не предоставило им в ответ никакой своей информации обо мне! — напомнил Алексей.
— Но ты везде шлялся, все тебя знают! Как же я тебя опять приму на нелегальную работу? — вздохнул Дроздов.
— Не знаю, как, но пока не примете такое решение, я отсюда не уйду, так и буду сидеть, — ответил Алексей без тени иронии. — Вы мое упрямство знаете.
— Ну, сиди, — усмехнулся Дроздов и уткнулся в бумаги.
Молча просидели полчаса.
Дроздов первым прервал молчание:
— Но с другой стороны, как такой профессионализм, такой опыт не использовать? А почему бы нам с тобой не рискнуть? Ведь тебя же никто не разыскивает. Они тебя отдали, и нигде нет розыскных листов с твоей фотографией. И потом, какой дурак подумает, что человек, только вынув голову из петли, опять собирается ее туда сунуть? Черт его знает, вдруг получится?
И после этого наш герой еще на десять лет перестал быть Алексеем Козловым. Правда, стал уже не немцем и не Отто Шмидтом. Но кем, история пока умалчивает. История говорит только о том, что это был единственный известный в мире случай возвращения раскрытого нелегала в разведку.
* * *
Алексей Михайлович любит бродить по старому московскому центру. На одну из прогулок он отправился с известным психологом, имя которого мы засекретим, хотя в подобных историях засекречивают имена разведчиков, а не психологов.
Они гуляли по Бульварному кольцу, и психолог расспрашивал Алексея Михайловича о пытках в тюрьме ЮАР, а потом спросил:
— Как вы там с ума не сошли?
— Может быть, и сошел уже, черт его знает! — улыбнулся Козлов.
— Нет, не сошли!
— Я вам признаюсь как психологу, что там, в ЮАР, иногда видел дух великого зулусского воина Чаки, — сказал Алексей Михайлович. — Там все относятся к общению с духами спокойно, но вы поймите, я ведь коммунист, советский офицер… А вы говорите, не сошел с ума!
— Видите ли, современная психология, особенно трансперсональная…
— Какая? — переспросил Козлов.
— Трансперсональная. Это новое для нашей страны направление, оно включает в себя области личностной психологии, но добавляет к ним более глубокие и высокие аспекты человеческого опыта, — попытался объяснить психолог. — В том числе и опыта расширения сознания, выходящего за рамки «объективной действительности»…
— Ничего не понял, — покачал головой Козлов.
— Упрощу. Например, когда спортсмен с шестом летит наверх, он видит свое тело со стороны, как под воздействием наркотика. Или человек под наркозом наблюдает операционную сверху, — пояснил психолог. — Прежде все это считалось фантазиями, а сейчас набран огромный опыт исследования подобных явлений, и на их основе даже созданы психотерапевтические техники.
— То есть это нормально, что я видел Чаку? — улыбнулся Козлов.
— Когда люди сидят в одиночке, в сенсорной изоляции, они населяют помещение целыми компаниями, и это не сводит их с ума. А напротив, помогает скомпенсироваться.
— Так я его и до ареста видел!
— Наша наука устроена так, что целесообразней понять, не почему вы его видели, а зачем вы его видели? С чем были связаны его появления? — чуточку поменял тему психолог.
— У меня было много времени обдумать это, и если убрать лишнее, то получается, что каждый раз он давал какую-то важную информацию, которую я не сразу научился расшифровывать. Например, перед казнью он помотал головой, и я понял, что останусь жить.
— А еще?
— Последний раз я видел его уже здесь, но во сне. Было ощущение, что он сообщает мне что-то очень важное, связанное с предательством. Но при этом делает жест, словно щекочет себя под мышками. — Алексей Михайлович показал, как делал Чака.
Они подошли со стороны Никитского бульвара к Никитским Воротам.