— Вот еще о чем мы забываем, Сара. СПИД.

Это могучее слово, как и обозначаемая им болезнь, может опрокинуть любую беседу, мгновенно изменить ее ключ. В данном случае оно вызвало смех. Сара подумала о звуке церковного колокола, возвещавшего над здешними лесами и полями очередную напасть, очередную эпидемию. Новое время, новый тревожный набат.

— Вы меня утешили, Стивен, спасибо. Я — и СПИД!

— Но, Сара, — рассудительно начал Стивен, наслаждаясь ее возмущением. — Мы живем, как во сне неразгаданном. Уж, конечно, я не собирался повествовать Сюзан, что не могу представлять для нее СПИД-опасности ввиду того, что я… гм… блюду безбрачие. У нас ведь, в нашем обществе, такого рода вещи женщинам говорить не принято.

— Разумеется, не принято.

— Так вот, представьте себе юное создание, трепёщущее ресницами, робкое, нежное, чуткое; готовое улетучиться по одному непродуманному слову. И вот это небесное явление ныряет к тебе под одеяло и деловито осведомляется насчет презервативов и отношения к оральному сексу. Я позволил себе заверить ее, что ей не о чем беспокоиться в отношении меня, но она сказала: «А с чего вы взяли, что вам не стоит беспокоиться в отношении меня? Я пять сезонов работаю в театрах Нью-Йорка… Какая уж тут романтика!»

Сара рассмеялась. Стивен глянул на нее с облегчением.

— Представляете, Сара, насколько легче нам с вами было жить?

— Эпоха до СПИДа, эпоха СПИДа, эпоха после СПИДа… Мы стряхнули с себя ярмо морали. Чувство вины превратилось в призрак.

— Но в нас еще теплилась искра романтики. Мы думали и говорили о любви, а не о сексе.

— Угроза нежелательной беременности отошла в прошлое. И я за всю жизнь не встретила никого с венерическими заболеваниями. А вы?

— Нет. Полагаю, что нет. Не припомню, чтобы кто-то из знакомых или соседей хвастался, что у него сифилис.

— Ну просто рай. Выходит, мы в раю обитали, сами того не сознавая. Нынешняя молодежь ближе к нашим дедушкам и бабушкам, чем к нам. Нынешние всего боятся… Значит, Стивен, вы собираетесь сегодня вечером, когда Сюзан снова появится в вашей спальне, отослать ее баиньки?

— Конечно, нет. Хотя я полностью представляю ход ее мыслей.

— Но, Стивен, вы так долго не протянете. Так же точно, как и я скоро вернусь к роли суровой старухи, осуждающей чужие страсти.

— Вы так считаете…

— Я вынуждена так считать.

— Видите ли, я никогда не славился стойкостью. Не мог мириться с болью. — Как будто он говорил о трещине в коленной чашечке или о приступе мигрени, а не о жестоких ударах, наносимых в сердце.

— Слава богу, в одном-то мы можем быть абсолютно уверены. В том, что следующий год принесет нечто иное, не то, что предыдущий.

Оба умолкли, зная, что мысли их текут в одинаковом направлении.

Около полудня направились к дому, миновав группу детей, собравшихся на тенистой полянке, человек около пятнадцати, среди них и сыновья Стивена. Современная литература, как специальная, так и художественная, констатирует, что группа детей непременно представляет собой стаю варваров, способных на любую жестокость, чоднако, глядя на приветливые улыбающиеся лица этих ребятишек, не хотелось верить утверждавшим подобное авторитетам. Стивен помахал своим отпрыскам и их друзьям. Джеймс проводил двоих взрослых серьезным, пытливым взглядом. Так же он смотрел на мать, а сегодня еще и на ясень. Стивену и Саре, двоим взрослым, причиняла беспокойство мысль об отделявшей их от детей пропасти опыта, о которой малолетки еще не имели ни малейшего представления. Отошли от детей, еще не подошли к дому, и тут Стивен вдруг обнял Сару. Братское объятие.

— Сара, вы даже представить себе не в состоянии, как много вы для меня значите…

Оторвался от нее, избегая смотреть в лицо, как будто не желая подвергать себя воздействию проявившихся эмоций.

В обеденном зале Генри сидел рядом с Сюзан. Увидев Сару, он вскочил и чуть ли не подбежал к ней.

— Сара, где вы были?

Она проследила, как Стивен и Сюзан обменялись взглядами. Сюзан улыбнулась Стивену, тот вернул улыбку в несколько модифицированном виде, в виде противоречивой, состоящей в основном из любви — без всяких кавычек, — радости, содержащей однако и изрядную дозу иронии и самоиронии, осторожности и отстраненности. Вслух он лишь спросил Сюзан, хорошо ли ей спалось, на что та зарделась, смутилась и ответила утробным хрипловатым хохотком.

— Сара, — продолжил допрос Генри, — чем вы хотите заняться?

— Собираюсь в город, к парикмахеру. — Она улыбнулась этому мужчине, которого любила — еще как любила! — стараясь изобразить по возможности беззаботную улыбку и протягивая ему тарелку со свежим деревенским хлебом.

— К парикмахеру!..

— А вы чем занимаетесь, Генри? — спросила она, хотя твердо решила ни о чем не спрашивать.

— Надо с музыкантами заняться. Грубовато у них вчера получилось. С трех до пяти натаскиваю музыкантов. — Эта информация содержала в себе предложение.

— Если успею, подойду. — Сара считала, что никакая сила не заставит ее к нему приблизиться, но в то же время понимала, что никакая сила не сможет удержать ее вдали от него.

Покончив с прической, Сара взяла такси и подъехала прямо к театральной площадке. Генри с мрачной физиономией стоял, опираясь на помост для музыкантов, по локоть запустив руки в карманы, усталый, недовольный. Бледный. Больной. Музыканты выходили из-за кустов, отгораживающих новый корпус. Генри заметил ее, бросил куда-то в кусты:

— Умолкни, сердце… — И сразу исполнил пародию на Ромео под балконом Джульетты: пал на одно колено и простер к приближающейся Саре обе руки. Поднявшись, он не смог сдержать отчаянного взгляда, но сумел превратить в пародию и этот взгляд, гипертрофировав мимику до клоунады. Она засмеялась, хотя сердце взрывалось ностальгическими мечтами о давно забытых берегах..

По окончании репетиции с музыкантами Генри подошел к ней и предложил прогуляться, однако тут же увидел приближающегося Бенджамина.

— Вон ваш Бен-Жасмин топает, еще один воздыхатель, — буркнул Генри и рванулся прочь, врезавшись по дороге в один куст и козликом перемахнув через другой.

Сару удивило, что Генри заметил отношение к ней Бенджамина, что она возбудила ревность, несмотря на полную безосновательность его подозрений. Если можно ощущать к человеку любовь, то ведь так же точно можно ему и симпатизировать; иногда, конечно, возникает опасность спутать эти ощущения. Сара понравилась Бенджамину с самого начала, так же, как они со Стивеном понравились друг другу с первой же встречи в ресторане. Однако вряд ли можно было сказать, что Бенджамин ей нравился в той же мере, что и она ему. Что вовсе не означало, что Сара совсем не испытывала симпатии к этому интереснейшему индивиду.

Бенджамин в безупречном белом наряде выглядел несколько чужеродным элементом на фоне пышной, весьма неофициального облика зелени. Он улыбнулся Саре, но почти сразу же перевел взгляд дальше, на лужайку и окаймляющие ее деревья, на живописную группу музыкантов, удаляющихся к репетиционному корпусу. Лицом он теперь напоминал мальчика, слушающего волшебную сказку. Бенджамин испытывал любовь к театру, к искусству. В непринужденной театральной манере он расцеловал Сару в обе щеки, красуясь сам перед собой, и она даже позавидовала его юношескому задору. По привычке, приобретенной в последнее время, Сара исследовала его лицо, пытаясь отыскать признаки беспокойства, печали или каких-либо иных расстройств — и ничего не обнаружила. Возможно ли такое? Всмотрелась внимательнее — опять ничего. Каким же чудом столь самодостаточный господин подпал под влияние этой заразы, театра? Цыганская экзотика взманила? Или все же скрывается под его лакированной наружностью какой-нибудь тайный изъян? Ей неведомо. Даже о ближайших друзьях и то не всегда скажешь, что с ними происходит, чем вызваны их поступки, чем определяется их настроение. Не говоря уже о знакомых, приятных и неприятных. А другом назвать Бенджамина Сара не имеет никакого основания. Вот Стивен заслуживает такого титула. Ее многолетний друг и коллега Рой Стрезер сейчас переживает за десятерых, и Сара это знает, и он знает, что она знает, но кто еще в театре, кроме нее и Мэри, знает, как страдает сейчас этот их предупредительный, готовый каждому помочь коллега? Кто знает о внутренней жизни Стивена, даже из его домашних? Уж, разумеется, не Элизабет. Салли о теперешнем периоде своей жизни, возможно, будет вспоминать, как о наихудшем. Саре она однажды на свои невзгоды намекнула, полусмеясь. Но остальные, сталкивающиеся с нею ежедневно, работающие с ней, даже не подозревают о постигших эту женщину передрягах. И Мэри тоже ужасно переживает… Больше, разумеется, чем следовало бы, учитывай возраст и состояние здоровья ее матери.