Продуманы сотни мелочей, чтобы почтить память покойных родственников. Сами букеты невест будут напоминаниями об ушедших душах. Монетки, которые любил тереть друг об друга дедушка; цветы, которые делала из лоскутков от своих старых платьев бабушка; маленькая фотография умершего младенца; стеклышко — голубое, как льдинка, формой как сердечко, — найденное на пляже в тот самый день, когда Керри особенно тосковала по своему умершему брату.

На ее месте я сосредоточилась бы прежде всего на подходящем букете: пурпурные розы на коротких стебельках, перевязанные лентой подходящего цвета. Но у Керри и Пэм другие заботы: не выпустить из рук память о мертвых.

Я была так тронута, что напросилась к ним на свадьбу.

Затем вспомнила, что год назад Марина отчаянно хотела поехать с классом в Нью-Йорк. Но тогда я сказала, что раньше ей нужно исправить свои оценки. И дочка решила, что овчинка выделки не стоит.

— Хочешь поехать в Нью-Йорк? — спросила я у Марины в тот же вечер. — У Керри там свадьба.

— Конечно, — ответила она.

— Может, ты предпочла бы поехать куда-то еще?

Марина улыбнулась. Не могу удержаться от хвастовства: улыбка у нее обворожительная.

— Может быть, в Калабасас?

— Нет, мам, — сказала она. — Нью-Йорк — это подходяще.

— Можем пройтись по магазинам.

— Здорово! — Теперь она была в восторге.

— Сходим на Бродвей, посмотрим шоу. То, с трубами. И может быть, зайдем… к Кляйнфелду?

Нам с Мариной обеим нравилось телешоу «Скажи „да“ этому платью»: это когда страшненькие молоденькие невесты приходят в знаменитый свадебный салон «Кляйнфелдс» примерять платья и мы видим, какие там разыгрываются драмы, как собираются вместе семьи, какие демонстрируются моды. Я столько раз говорила ей: «Детка, когда ты будешь выходит замуж, мы тоже поедем к Кляйнфелду».

А я всегда держу обещания. По крайней мере, серьезные.

— О’кей, — сказала Марина.

— Может быть, ты примеришь платье.

— Ма-а-а-ам! Ну мне же всего четырнадцать!

В прошлый уик-энд Марина ходила на школьный бал. Первый в своей жизни. Несколько часов она пробегала по магазинам в поисках подходящего платья, сережек, туфелек и правильного тонального крема, потом притащила все это домой и пошла во второй раз — за помадой правильного оттенка. Моя дочь!

Выглядела она роскошно — взрослой и в то же время юной. Впервые в жизни надев туфли на шпильках, она ступала с грацией новорожденного жеребенка, чьи ноги еще слишком длинны для тела и потому неустойчивы. На ее губах играла смущенная улыбка, воплощение юности.

Она еще даже не старшеклассница, а я уже предлагаю ей примерить свадебное платье.

— Да просто так, Марина. Разве ты сама не хотела побывать в этом салоне?

— Ну ладно. — Она воспряла духом. — А потом пройдемся по магазинам.

— Конечно.

Я не сказала ей, о чем тогда думала: что она сейчас стоит на пороге. И может стать кем захочет.

И что я не увижу, какой она станет женщиной. Я не буду на ее выпускном балу, не услышу ее выпускного концерта. И наверное, не познакомлюсь с мальчиком, который будет сопровождать ее на выпускной бал.

Я не стала говорить ей, как сильно мне этого хочется. Сходить к Кляйнфелду. Увидеть, как дочь выходит из примерочной, вся в белом шелке, и словно перенестись с ней вместе лет на десять в будущее, когда она, волнуясь, будет примерять свадебное платье — миг, который я уже не разделю с ней.

Никаких ожиданий, приказала я себе.

Не заставляй жизнь Марины вращаться вокруг твоей.

В Нью-Йорке, мысленно пообещала, мы будем вести себя по обстоятельствам. Марина примерит столько платьев, сколько захочет, даже если это будет означать ноль. Я ни о чем не стану ее просить. Ничего не буду ожидать. Не буду заставлять дочь делать то, что она сама не захочет.

Давным-давно, когда мне поставили диагноз, я поняла, что силой ничего не добьешься. Так что включай свой дзен, Сьюзен. И будь что будет.

Мы не будем покупать платье. Кто-то из журналистов написал потом, что мы с Мариной ездили в Нью-Йорк за свадебным платьем.

Этот автор, он, наверное, был мужчиной! Да какая женщина, если она в здравом уме, будет покупать свадебное платье по крайней мере на десять лет раньше срока! Ни одна мать не станет навязывать дочери свой выбор. Моды-то меняются. И времена тоже.

Я просто хотела создать еще одно воспоминание.

Хотела представить мою красавицу-дочь в день ее свадьбы. Хотя бы мельком увидеть женщину, которой она станет.

Может быть, я заплачу. Матери ведь плачут, правда? Но я знала, что и смеяться я тоже буду. Ведь я буду с моей Мариной. И буду представлять ее счастливой.

Вот какое воспоминание я хотела создать.

Когда моя единственная дочь вспомнит обо мне в день своей свадьбы — а я надеюсь, что она вспомнит, — я хочу, чтобы ей вспомнилась моя улыбка в магазине Кляйнфелда и то, как я скажу: «Ты у меня красавица».

— Ты такая душка, мам, — сказала Марина, возвращая меня в реальность. — Мы обязательно пойдем в «Кляйнфелдс».

И она убрала прядку волос, выбившуюся из моего хвоста, мне за ухо. Сама я уже не могу это сделать, даже если волосы щекочут нос.

Она обхватила меня одной рукой в тинейджерском полуобъятии. Я погладила ее скрюченными пальцами.

Один миг, неожиданный и прекрасный.

Она тут же подпрыгнула, улыбаясь своей самой заразительной улыбкой:

— Можно я возьму денег? Кейси собирается за мороженым.

— Конечно, милая, — сказала я. — Возьми кошелек у меня в сумке.

Она взяла.

— Нью-Йорк, — напомнила я, когда она засовывала двадцатку в задний карман. — Пожалуйста, принеси сдачу.

— Ой, мама, — сказала Марина, — ты такая душка.

И упорхнула.

Понятия не имею, откуда взялась тема татуировок. У меня ни одной в жизни не было. Я и не хотела их никогда.

Но вот как-то сидим мы в хижине-чики. Стефани. Джон. Еще пара друзей. И Марина.

В этой хижине люди много говорят. Разное. Похоже, она оказывает на людей диуретическое воздействие: слова так и льются из их уст.

Так что, наверное, это была шутка. Мы ведь собирались к Кляйнфелду, где снимается шоу телеканала Ти-эл-си. Так почему бы не заглянуть и в «Нью-Йорк Инк»? Магазин татуировок в Бруклине, тоже со своим шоу на Ти-эл-си.