Голову ведёт, и все его крамольные мысли сейчас кажутся глупыми и смешными. Да он не сможет без неё, но кто сказал, что это нужно. Она рядом. Вот в его руках.

Птичка осела в его клетке, и не рвётся наружу. Она с ним.

— Назар, — шелестит её голос, когда песня заканчивается.

Она поднимает личико, и он в который раз всматривается в её тонкие черты, любуется неземными глазами.

— Ты ревнуешь?

Ревнуешь?

Это слово не передаёт всего того спектра бешенства, которое он испытывал.

— Да, — коротко отвечает он, — очень.

— Не стоит, — она гладит его впалые щеки, и он прикрывает глаза, целует её пальцы.

— Для меня есть только ты! — продолжает журчать её голосок.

И так приятно это слышать. Так необходимо ему это знать.

— Я… Я люблю, тебя Назар, — совсем тихое признание, и робкий взгляд, из под ресниц.

И он набирает полную грудь кислорода, словно заново учиться дышать с этой новой реальностью, где есть её признание. И воздух этот сладок, пропитан радугой и солнцем, персиками и пионами.

— Я тоже, Птичка, — хрипит он в ответ, — люблю тебя!

Она несмело улыбается, и так же несмело тянется к нему, целует его губы. И Назар оставляет все свои тяжёлые думы, страхи и опасения этой ночи, и подхватывает свою Птичку на руки, несёт в дом.

Там на светлых простынях, он медленно выцеловывает каждый сантиметр её ароматной кожи. Оглаживает все её изгибы. Не спешит, словно растянуть хочет этот волшебный момент, когда они стали близки, на новом уровне.

Вика гнётся под ним, упиваясь его лаской, и отдаёт взамен всё свою нежность и тепло. Отвечает, отзывается, со всей искренностью, и шепчет беспрестанно, что любит его, только его.

Он доходит с поцелуями до самых кончиков её пальцев ног, и медленно и тягуче возвращается назад, ловя всю её дрожь, впитывая все её стоны, собирая их губами с гладкой кожи, стирая шершавыми пальцами, слизывая горячим языком.

Вика дрожит, когда он наваливается на неё, уже и сам не в силах терпеть, распалившись не меньше её. И когда он входит одним толком Птичка всхлипывает и кончает, прямо сразу. Вибрирует под ним, сжимает, сокращаясь вокруг его плоти, и расслабляется.

— Ты ж моя торопыга, — смеётся Назар.

— Я… не… хотела… — оправдывается она.

Такая смешная. Растрепанная и плавная, красные щёчки и припухшие губки.

— Не хотела? — загибает Назар бровь.

— То есть хотела, — смущается она, — торопиться не хотела… Ах, — это Назар продолжил движение, не дослушав её.

Толкается в горячую и влажную плоть, и гнёт её под себя, так чтобы ещё острее и глубже. Ещё сильнее. Забывает обо всём, подминая под себя, и ловит в её глазах вновь зарождающееся удовольствие. Ловит её ручки и сжимает своей, заводит за голову, и жадно впивается в её дрожащие губы, потом спускается к плавным плечам и мягким грудям. Втягивает в рот кожу, снова оставляя на ней свои следы, и хмелеет от вкуса её неповторимого, от упругой плоти, по которой он скользит языком, и губами.

Она нереальная.

Она словно для него заточена.

Она его часть.

И сердце вторит плоти. Душа парит от счастья обладания этой женщиной.

Назар кончает, казалось только от этих мыслей восторженных, и чувствует себя абсолютно счастливым, когда устало привалившись к плавному стану Птички, чувствует её пальчики в волосах, и тихий голосок, что нашёптывает ему ласковые слова. И он спокойно засыпает, с чётким ощущением эйфории.

27. «Выход в свет»

Тонкое, шёлковое платье от Валентино, черное, лаконичного покроя, с длинной юбкой и нюдовыми большими цветами на юбке, и на одном из сетчатых рукавах.

Его купил мне Назар, за баснословные деньги, и как я не упиралась, не помогло.

Под предлогом прогуляться миллионер заманил меня в какой-то закрытый шоурум, и предложил выбрать платье, потому что — сюрприз! — мы с ним приглашены на шикарную вечеринку его партнёра.

И именно от этого творения именитого кутюрье моё сердце замерло.

А потом замерло ещё раз, когда я услышала его цену, но Назар был, не умолим, а я не могла себе позволить учинить скандал прямо в магазине, потому что нельзя перечить своему мужчине при посторонних, особенно когда, эти посторонние, подобострастно смотрят на него.

Ну, ещё бы он отдавал такие деньги!

А потом мы пошли в ювелирный и там тоже не особо поспоришь, когда тебе выбирают жемчужные серьги, и милый платиновый шарм, на браслет.

На это раз птичка была в клетке.

Потом ресторан, и тут я уже окончательно разомлела, потому что Назар повел разговор, о том, где бы нам отдохнуть, и когда я смогу окончательно к нему переехать.

И конечно не нашлось места для скандала, когда мы приехали домой, потому что, там было место только тому, чтобы сгорать от страсти, плавиться в его руках, и шептать бесконечно о своей любви.

В тот злополучный вечер, когда он просто замолчал, я нереально испугалась, просто физически почувствовала, как теряю его. Ведь он сдерживал эмоции. Не злился, не кричал. Молчал и думал. И я с ума сходила от одиночества в постели, но не смела, противиться его желанию побыть одному.

Я винила себя за малодушие, проклинала Толика, за его необдуманный поступок, и искренне недоумевала от такой реакции Назара.

Мне было стыдно, и в то же время я злилась на него, потому что он не мог мне высказать всё прямо. Он словно был растерян, сам от себя. Словно не ожидал такой глубины своих чувств. Так мне казалось.

Я промучилась час, в пустой постели, а он так и не пришел. Всё сидел в кабинете, и, судя по приглушенному голосу, действительно занимался делами.

И я заснула. Забылась тревожным сном, а когда снова открыла глаза, и поняла, что его нет, и везде темно, очень испугалась. Именно тогда ощутив тревожное чувства точки невозврата, и поняла, что если сейчас не найти его, не переломить ситуацию, эта стена