– Вы уверены, что это была не ловушка частного пристава?

– Почти уверен. Он ведь и меня о вас расспрашивал на том основании, что вас опознали возле амбара Голубя. Я отговорился тем, что служил в Роченсальме, где вы никогда не бывали. Он убежден, что вы зарезали и племянницу ювелирову, и свояченицу. Это именно убеждение.

– Но я понятия не имею, как расспрашивать людей! Не могу же я слоняться вдоль амбаров, спрашивая, кто тут снабдил частного пристава Вейде всякими враками!

– Зачем же? Это было бы совершенно нелогично. Поделим задачу вашу на стратегическую и тактическую…

– Стратегическая-то ясна! А какую тактику мне выбрать?

Заметьте, что я уже не возражал против необходимости вести расспросы. Я только хотел проделать это разумно, чтобы и в неприятности опять не угодить, и хоть что-то выяснить.

– Прежде всего, деликатно разберитесь, кому принадлежит теперь склад Голубя, а кому – хранящийся в нем товар…

Я понятия не имел, как это сделать, и на моем лице, очевидно, это было написано самыми крупными и отчетливыми буквами, как на магазинных вывесках, украшающих Невский проспект.

– Действуйте так, Морозов, – сжалился Бессмертный. – Оденьтесь огородником. Говорите людям, что у вас на улице купил лук или морковь некий человек, у него не хватило денег расплатиться, он сказал, что работает на хозяина этого самого склада Голубя, и уговорился, что вы туда принесете еще луку, а он с вами сразу за все расплатится. Изобразите этого человека, припомнив кого-то из давних своих знакомцев, так вам будет легче врать. Можно – покойного дедушку. Разумеется, его никто не опознает, зато вам исправно доложат про владельцев амбара начиная с времен Мафусаиловых. И про сам амбар, разумеется, и про то, как в нем было найдено тело ювелировой племянницы. Тут вам останется только всплеснуть руками и спросить, да неужто злодей и аспид еще не пойман? Да изругать полицию последними словами. Тут-то вы наверняка узнаете много любопытного.

– Скажите, Бессмертный, а самому вам доводилось делать этакие расспросы? – потрясенный простотой диспозиции, полюбопытствовал я.

– Нет, разумеется. Но у меня есть логика, а также верное понимание стратегии и тактики.

Это меня несколько смутило. Вот у наших немцев, занявших все командные посты при государе, тоже было понимание стратегии и тактики, армия меж тем отступала…

Барклай оставил в Лифляндии около двадцати пяти тысяч человек под командой генерала Витгенштейна, а сам немедленно направился к Витебску, чтобы оказаться на Московской дороге. Там он намечал соединиться с Багратионом.

То, что он выделил корпус Витгенштейна в отдельную боевую единицу несомненно ослабило армию, но оставить дорогу на Санкт-Петербург без всякого прикрытия (если не считать Риги, которую и обойти недолго) генерал не мог. Тем более, тогда он еще не знал, какие силы Бонапарт пошлет к Санкт-Петербургу; были основания полагать, что значительные.

Под Витебском Барклай намерен был дождаться Багратиона и при необходимости принять сражение. Мы, сидя в Риге, понимали, что сражаться, имея семьдесят пять тысяч войска, это не считая казаков, против армии Бонапарта, которая по меньшей мере вдвое больше, – чистейшее безумие. Стало быть, ради спасения своих людей Барклай обязан был отступить. Он двинулся на Смоленск, где были значительные запасы и кое-какое подкрепление. Бонапарт шел по пятам.

Мы оставили полосу своей земли глубиной в шестьдесят миль, а вместе с ней и значительные склады провианта и боеприпасов. Людей же, сказывали, потеряли до десяти тысяч. И, хотя время от времени приходили реляции о победах, вроде удачной платовской засады у местечка Мир или прорыва Багратиона под Могилевом, мы отступали, отступали!.. И я легко мог вообразить себе состояние армии, которая не понимала, что происходит, за что это Божье наказание…

Бессмертный набил свою трубочку очень ароматным табаком, неторопливо и сосредоточенно раскурил и стал искусно пускать дымные кольца к потолку подвала. Я же скинул матросский наряд и вновь облачился огородником. Теперь уж я умел, запахивая на себе серый армяк, ловко захлестнуть его пестрым поясом, чтобы обрисовался стан. Мы, морские офицеры, могли перещеголять любого гусара во всем кроме усов. Гусар ростом невелик, порой даже избыточно дороден, хотя посадке в седле это не мешает, а что до веса – сильная лошадь и восьмипудового поручика снесет. А у нас на «Твердом» все, как на подбор, младшие офицеры имели тонкий перехват, широкие плечи, были подвижны и ловки, да и ноги наши всегда считались стройнее, чем у гусар, у которых постоянное упражнение в верховой езде вырабатывало некоторую кривоватость. Или же наоборот – люди, имеющие благодаря кривоватым ногам лучшие способности к верховой езде, идут в гусары. Тут я до правды, очевидно, уж никогда не докопаюсь.

– Кажется, я придумал, куда можно отвести вашу даму, – сказал Бессмертный. – Предложите ей одеться и представьте меня как вашего доброжелателя.

Я постучал в перегородку.

– Сударыня, – сказал я, – благоволите одеться и выйти.

Молчание было мне ответом.

– Сударыня! – воззвал я.

На сей раз ответ был – в перегородку изнутри постучали.

– Это что еще такое? – сам себя спросил я.

– Морозов, попробуйте рассуждать логически, – посоветовал Бессмертный. – Ваша дама не только не хочет выходить, но и говорить отказывается. Почему? Потому, что звуки ее голоса кажутся ей опасными. Она явно призывает вас, но безмолвно. Вы для нее опасности не представляете. Стало быть, я… Она слышала мой голос и, статочно, нашла в перегородке щель, чтобы меня разглядеть. Ваши выводы?

– Она боится, что вы ее узнаете.

– Верно. Это значит, что мы встречались либо в Роченсальме, либо в Кронштадте, либо, что вернее всего, в Санкт-Петербурге. И не просто встречались, а имели возможность друг друга запомнить. Скорее всего, я знаком с ее мужем, и она боится, что я сообщу ему о ее затеях.

– Она не на шутку испугана, – вступился я за бедную Натали.

– Если я ей представляюсь более внушительной опасностью, чем полиция, то да, – согласился он и обратился к перегородке: – Сударыня! Если вы согласны идти со мной в безопасное место, благоволите стукнуть один раз. Если не согласны – то трижды.

Тут же раздалось три четких удара.

– Благодарю, – невозмутимо отвечал на эти звуки Бессмертный.

– Почему три удара, а не два? – спросил я его.

– Потому что могло быть недоразумение, случайный звук, принятый нами за удар. А теперь у нас полная ясность. Ну что же, придется мне идти к доброму Гансу и, испытывая его долготерпение, попросить о приюте для вашей дамы. Ждите меня тут, Морозов.

И он ушел.

Немедленно откуда-то из-за бочек появилась Натали.

– Саша, мы пропали! – воскликнула она. – Он не только знает меня, он моему чудовищу приятель!