– Дерьмо – повторил Баск и, вздрогнув, торопливо заговорил – Постой! Постой! Что значит «система поощряет страсть к людоедству?». Ты о чем вообще? Да система убивает гребаных мясников! При нас же было. И задания на их головы выдает. Система ненавидит свинарей и людоедов!

– Ты слышал что-нибудь про серию громких арестов и системных расчленений после того как мы поймали и доставили на допрос того ублюдка вагоновожатого? – спросил я – А ты Йорка? Слышала?

– Да вроде нет – чуть замедлила шаг девушка – Нет. Точно нет. Но нам ведь не до этого было! Как будто ты дал время уши погреть в кляксах городских!

– Точно – поддержал ее зомби, но на его лице появилась глубокая задумчивость.

– Мы бы услышали – не согласился я – Когда арестовывают денежных и знаменитых – об этом радостно вопят все нищеброды. Убей гоблина или зомби – вспомнят разок и забудут. Убей полурослика при деньгах и положении – обсуждать будут неделю. А уж если богатого полурослика расчленит система за людоедство…

– Ну и жизнь у вас там! – подал голос Хван – Охренеть! Ладно я жрал человечину – выхода другого не было. Да я бы отказался – вторая голова сама бы все сделала. Но ведь вас там вроде кормят и поят – мне Баск рассказывал.

Я пожал плечами, Баск повторил мой жест и признал:

– Мы ничего такого не слышали. Странно…

– Что-то наверняка было – продолжил я – Крупные штрафы, блокировка банкомата, изъятия всех средств, зарезервированных капсул и прочее. Но система расчленять никого не стала – мягко пожурила и дала шанс исправиться. И так будет всегда. Если ты просто жрешь свинину – спрос с тебя небольшой. Ты ведь просто сраный потребитель. И плевать, что ты заказываешь на обед не просто мясную вырезку пожирней, а три пары девичьих сисек.

– Я бы тому ублюдку хрен вырвала и на сковороде пожарила! И ему бы скормила! – прошипела Йорка, врезав кулаком по стене трубы.

– Но даже не это главный показатель.

– А что тогда?

– Почему наше мясо до сих пор съедобно? – буднично спросил я.

– В смысле?

– В прямом. Оглянись. Мы тащим за собой страшного ублюдка – замешанная на дерьме помесь насекомого с гоблином.

– Вот спасибо! – обиженно донеслось сзади – Хотя и правда… но обидно!

– А дэвы? Их мясо даже Хван сожрать не стал – а он жрет протухшую падаль! Помнишь, как он рассказывал, что последних пауков доедал, когда их мясо уже стало таким мягким, что пенилось как кремовое мыло и само с чавканьем с костей слезало?

– Угх… помню…

– После встречи с дэвами я и задался вопросом – продолжил я – Это же вопрос, лежащий на самой поверхности. Мы живем в мире, где с человеческими телами проводят занятные манипуляции. Обращаются с телами как с конструкторами. Легко играют с генами, смешивая их в причудливый коктейль. Вот и ответь – насколько сложно добавить в наши тела – пусть даже регулярно повторяемой бесплатной инъекцией – что-то вроде гормона, вещества или чего-то там еще, что попросту сделает наше мясо либо ядовитым, либо вызывающим кровавую диарею для любого ублюдка, кто его решит сожрать? Призмы, жавлы и плуксы не в счет – пусть жрут. Но вот чтобы сучий гоблин решивший сожрать другого гоблина обдристался бы вусмерть, сам бы пополз в медблок моля прикончить его. Но система этого не делает! И мясо одного гоблина по-прежнему остается сладким угощением для другого. Ответь мне, Баск. Почему?

Зомби молча развел руками. Промолчала и Йорка. Хван что-то пробухтел, но тут на его пути попался достаточно крупный жавл и он предпочел заняться перекусом. Оглядев всех, я усмехнулся:

– Что и никто не скажет какой-нибудь трогательной хрени вроде «Пути Матери неисповедимы»? Йорка. Ты ведь звала ее мамой.

– Отвали. Я в дозоре.

– Отвалил – вздохнул я, оборачиваясь – Рэк! Все в норме?

– Норм. Сзади тихо, спереди дерьмо капает. И трещина все шире.

– Какая трещина?

– На жопе Хвана.

– Может хватит уже? – вскинул башку гнида – Я не особо обидчивый, но окажись вы на моем месте…

– Да заткнись ты – рявкнул Рэк – Сдалось мне восьмой раз на твоей жопой смеяться. Я серьезно – трещина появилась. Не прям на заднице, а чуть выше. И потихоньку расходится.

– Йорка глянь – попросил я и окликнул замедлившегося было Баска – Двигай давай, любознательный! Мы бурлаки.

Протиснувшись мимо, Йорка забралась на спину Гниды и, сидя на этой куче застывшего «майонеза», светя фонариком, крикнула:

– Уродливый не врет – трещина. Внутри что-то розовое выпячивается. Шилом ткнуть?

– Не надо, пожалуйста – удивительно тихо и удивительно вежливым голосом попросил гнида Хван – Я вас очень прошу.

– Не ссы, таракан – заржал орк – Не обидим.

– Сантиметров пятнадцать в длину. Сантиметра три в ширину – продолжила доклад гоблинша – О… длиннее стала на пару сантиметров. Может Хван слишком много жрет?

– Звучит логично – согласился я – Хван. Что у тебя в меню?

– То же самое – в процессе эволюции до третьей стадии.

– Может и она – вздохнул я – Ускоряемся! Надо добраться до цели до того, как Хван станет бабочкой или распадется на шестьсот головастиков. Тогда нам никто не покажет куда идти…

– Черт…

Я удивленно глянул на Хвана, а тот медленно продолжил, глядя на меня своими удивительными глазами:

– Никогда не думал об этом так… а если и правда – распадусь на кучу мелких тварей, и они разбегутся…

– И каждая будет уносить в себе эхо твоего затухающего последнего крика исчезающей личности – усмехнулся я.

– Если начну распадаться больше чем на два куска – убейте меня. Пожалуйста! – попросил Хван.

– Уверен?

– Более чем. Убейте. Если превращусь и сохраню сознание – сам решу. Но… последнее время я живу только надеждой. Верой в то, что это гребаное дерьмо наконец-то кончится и я перестану быть личинкой.

– Скоро мы это увидим – ответил я, останавливаясь у развилки – Куда?

– Налево! – уверено ответил Хван и мы свернули, начав двигаться под уклон.

* * *

Путь вниз длился недолго. Хотя, где здесь верх и где здесь низ? Все субъективно. Стены, стены, решетки, стены. Помогает только вода – показывая уклоны и подъемы, стремясь к подножью мира.

Воды много. Прямо много. Уже не поворачивается язык назвать ее жижей – нет в ней той мерзкой загустелости, той смрадности и липкости как в том месиве, что льется и льется на Дерьмотаун. Мы шагаем по пусть грязной, но все же воде. И запах. Мы дышим полной грудью, жадно набирая в легких куда более свежий воздух. И с каждым новым пройденным километром я все сильнее ощущаю этот смутно знакомый запах – который пока не могу определить, но точно откуда-то знаю, что запах не просто знаком, а представляет собой нечто куда большее.