– Ваше высокопревосходительство…

– Вольно, – сказал генерал.

За спиной генерала проходила его армия, а он смотрел на сидевших у костров. Они по-прежнему не двигались и смотрели, в свою очередь, на генерала. На то, как перебирала ногами его лошадь, как изредка подрагивал ее круп. Гнедая лошадь на глазах становилась белой. Белым становился генерал – шинель, башлык, поводья в руках. Лицо тоже было белым. Никогда они еще не видели такого белого генерала. Медленно, словно преодолевая донную муть, перед их глазами проплыла в поземке кавалерия. Прошла пехота. Проехали тяжелые орудия. Это длилось долго, но никто так и не понял – сколько. Время остановилось. Когда прошел последний пехотинец, генерал молча кивнул и скрылся в темноте.

К Перекопу подошли на рассвете. Генерал распорядился снести все остававшиеся там строения и соорудить из них костры. Из Джанкоя по железной дороге уже двигался состав с продовольствием и дровами. Генерал проверил состояние укреплений и приказал натянуть колючую проволоку там, где она была оборвана. Он хотел было разбить палаточный лагерь, но понял, что сейчас это уже невозможно. Он приказал лишь, чтобы никто не лежал на снегу. Через мгновение спали все, кроме выставленных постов. Посты должны были сменяться каждый час. На большее у людей просто не было сил.

В Джанкое генерала ждали иностранные посланники. К посланникам генерал не испытывал ничего, кроме презрения. На встречу с ними он не возлагал больших надежд. И все-таки он решил поехать. Это решение определила мысль об эвакуации армии. Оставив вместо себя генерала Шаталова, он отправился в Джанкой.

В бронированном вагоне генерал ехал по выстроенной им железной дороге. Тепло вагона и стук колес кружили голову. Генерал почувствовал себя так, как чувствовал только в детстве. Это было чувство радости и бессмертия.

– Радости и бессмертия, – произнес генерал.

В последнее время это чувство приходило к нему несколько раз, и генерал подумал, что, должно быть, скоро умрет. Это было последним, что он успел подумать перед тем, как заснул.

Проснулся генерал от протяжного паровозного гудка. Гудел проходящий мимо поезд. Они стояли на станции.

– Джанкой? – спросил генерал у денщика.

– Джанкой, – ответил денщик.

В одной руке он держал мыльницу, в другой полотенце.

Генерал подошел к рукомойнику. Даже в теплом вагоне вода почему-то была холодной, и генерал вспомнил, как по утрам обливался водой в кадетском корпусе. Как его тело и тела его товарищей покрывались гусиной кожей. Тогда у него было другое тело. Взял у денщика полотенце и растер им лицо до красноты. Совершенно другое.

Сотрудники иностранных дипломатических миссий собрались в небольшом зале городской управы. Они сидели на венских стульях по обе стороны от вытертой ковровой дорожки. Начиналась дорожка от дверей и вела к длинному дубовому столу. Когда в сопровождении эскорта появился генерал, все встали. Эскорт остался у дверей, а генерал, ни на кого не глядя, прошел через зал. Он расстегнул шинель и полуприсел на стол.

– Мы покидаем Крым, – сказал генерал одними губами. – Мы будем держать Перекоп столько, сколько это потребуется для всеобщей эвакуации.

Сотрудники дипломатических миссий без выражения смотрели на генерала.

– Мне нужно спасти мою армию, – продолжил генерал. – Мне нужна ваша помощь.

– Замечательно, что свои решения вы принимаете без консультаций с союзниками, – сказал английский посланник.

Генерал достал из кармана портсигар и открыл его с мелодичным звуком.

– Я обратился к вашему королю с вопросом, какое количество людей он примет в случае нашей эвакуации.

Увидев, что генерал достал папиросу, вестовой поднес ему спичку.

– Он мне даже не ответил, – слова генерала смешались с папиросным дымом и прозвучали глухо.

Английский посланник хотел что-то возразить, но генерал упреждающе поднял руку.

– Я обращаюсь ко всем: примите моих солдат. Товарищи не оставят в живых никого, – генерал раздавил папиросу в массивной мраморной пепельнице. – Никого. Честь имею.

Он медленно прошел по ковровой дорожке, но перед самой дверью остановился.

– Полгода назад Англия помешала мне установить минные поля в акватории Одессы. Почему?

Стоял, опустив голову. Не оборачиваясь.

– Мне это неизвестно, – сказал английский посланник.

– А мне известно. Сейчас английские транспорты вывозят оттуда зерно, купленное за бесценок у большевиков. Это зерно пропитано кровью русских крестьян.

На Перекоп генерал вернулся поздно вечером. Начальник разведки доложил ему, что за прошедший день противнику удалось подтянуть к Перекопу значительные силы. Генерал кивнул. Он уже чувствовал ритм красных и утром ожидал их наступления.

Побудку генерал дал за час до рассвета. Когда сыграли зарю, он не стал объявлять построения. Он приказал лишь ярче разжечь костры.

– Прыгать через костры! – крикнул генерал, и его голос слабым эхом отозвался в криках командиров полков.

– Прыгать через костры! – крикнул он еще раз в наступившей тишине.

Несколько человек обозначили легкое движение и тут же растворились в общей неподвижности. Очевидным образом армия впадала в летаргию. Генерал бросился к ближайшему костру и стал трясти сидевших. Один за другим они вставали и смотрели на него бессмысленными слезящимися глазами. Никогда еще он не видел свою армию такой. Впервые в жизни генералу стало по-настоящему страшно.

Он метался между кострами, пытаясь вернуть свою армию к жизни. Бил солдат по лицу и под дых. Кричал, что их перережут, как свиней.

Он раздал им по полстакана водки, но водка подействовала на них усыпляюще. Приказал играть марш, но у музыкантов на морозе не двигались пальцы. Он закрыл лицо руками и скрылся в палатке главнокомандующего.

Когда к палатке подошли другие генералы, он сказал:

– Эта армия умерла. И никогда не воскреснет.

При этих словах раздался отдаленный гром. Это начала обстрел красная артиллерия. Красные стреляли часто, но плохо. Их снаряды ложились то до укреплений, то далеко за ними. Отсутствие кучности в стрельбе показывало полную несостоятельность красных стрелков. Если генерал чего-либо и мог опасаться, то лишь шального снаряда.

С началом боя генерал успокоился. Словно забыв о своей минутной вспышке, он руководил расчетами артиллеристов, определявших направление ответного удара. Единственным надежным ориентиром служили обнаружившие себя тяжелые орудия красных. Этот ориентир был использован в полной мере. Через двадцать минут красная артиллерия была подавлена.

В наступившей тишине генерал еще раз прошел вдоль укреплений и убедился, что приказ об их починке был выполнен. В некоторых местах подломившиеся колья были вырыты. На их место установили целые, только что привезенные из Армянска. Оборванную проволоку снимать не стали, но рядом с ней пустили новую.