– Мы должны очистить имя Нэдуэев.

– Ты осмеливаешься утверждать, – возмущенно закричал старик, – что мое имя нуждается в очищении?

– По новым меркам, да, – после паузы ответил Джон.

Старый коммерсант, неожиданно молча опустившись в кресло, обернулся к секретарше, как будто встреча была окончена.

– Я только что понял: сегодня вечером вы мне не понадобитесь, – произнес он. – Вам не помешает немного отдохнуть.

Миллисент нерешительно поднялась со стула и направилась к французскому окну, выходящему в сад. Бледное вечереющее небо внезапно превратилось в ночное, потому что из-за темных деревьев поднялась большая блестящая луна, исчертив серо-зеленые лужайки длинными тенями. Девушку всегда удивлял тот факт, что в этом саду и даже нелепом доме, населенном такими прозаичными людьми, есть что-то романтическое. Она уже миновала стеклянные двери и вышла в сад, когда за ее спиной вновь раздался голос старого Нэдуэя.

– Господь сурово меня покарал, – произнес он. – Очень трудно смириться с тем, что у меня было три сына и все они восстали против меня.

– Никто против тебя не восставал, отец, – быстро и уверенно откликнулся Джон. – Мы просто хотим реконструировать предприятие, чтобы оно лучше соответствовало новым условиям и изменившемуся общественному мнению. Я уверен, ни один из нас, твоих сыновей, не желает демонстрировать неблагодарность или непочтительность.

– Подобное поведение, – низким голосом добавил Норман, – было бы таким же неправильным, как и старые методы ведения бизнеса.

– Ладно, – устало пробормотал отец. – Давайте остановимся на этом. С меня пока хватит.

Но Миллисент Милтон продолжала растерянно смотреть на темный дом. Оба брата почти мастерски пропустили мимо ушей фразу, брошенную их отцом. Однако она отчетливо услышала, как старик произнес: «три сына».

Миллисент никогда не слышала ни о каком третьем сыне. Она стояла, глядя на вычурные очертания этого довольно нелепого и тем не менее романтического дома с потемневшими в ярком свете луны куполами и узорчатыми террасами, выпуклыми окнами и растениями в объемных горшках. Расплывчатые очертания особняка вдруг показались ей почти чудовищными среди темноты и лунного света, и впервые в жизни ей пришло в голову, что эти стены могут скрывать тайну.

Глава II. Грабитель и брошь

Эта попытка ограбления привела к довольно странным открытиям. Само происшествие было достаточно банальным в том смысле, что вору помешали и ограбление так и не состоялось. Но неожиданность явно постигла не только грабителя.

Джейкоб Нэдуэй обеспечил свою секретаршу превосходной квартирой с входом прямо из центрального холла. Комнаты были оснащены всеми необходимыми удобствами, включая тетушку. Впрочем, изредка возникали сомнения относительно того, следует ли рассматривать тетушку как удобство или, напротив, – неудобство. Она была призвана каким-то непонятным образом упорядочивать обстановку этого викторианского особняка, придавая всему, включая секретаршу, определенную утонченность. Но дело в том, что тетушка, некая миссис Милтон-Маубрей, была склонна внезапно задирать нос, а затем вновь опускать его в пол.

Что касается ее племянницы, то она, хотя и неохотно, однако смиренно топтала пыльную тропу долга с достоинством гордого пешехода. В данном случае Миллисент Милтон весь вечер посвятила попыткам ублажить тетку, после чего ощутила, что обязана провести хоть немного времени, ублажая себя. Вместо того чтобы ложиться спать, она взяла книгу и села читать у затухающего камина. Увлекшись чтением, не заметила, что все домочадцы, видимо, уже отправились на покой. И тут, в полной тишине уснувшего дома Миллисент услышала за дверью новый звук, явно доносившийся из коридора. Это было нечто среднее между жужжанием и скрежетом, производимым ввинчиванием металла в металл. Миллисент вспомнила, что в углу между дверью ее комнаты и кабинетом работодателя стоит сейф.

Девушке было присуще врожденное бесстрашие, поэтому она просто вышла в коридор, чтобы взглянуть, что же там происходит. Открывшееся взору Миллисент ошеломило ее своей повседневностью. Она так часто видела это в кино и читала описание подобного происшествия в книгах, что ей трудно было поверить в то, будто на самом деле все выглядит именно так.

Сейф был распахнут, и перед ним на коленях спиной к Миллисент стоял какой-то оборванец, так что она не видела ничего, кроме его поношенной одежды и бесформенной широкополой шляпы. С одной стороны от него на полу блестело стальное сверло, а с другой – еще более ослепительно сверкало серебром и драгоценными камнями какое-то украшение, похожее на цепочку с брошью, судя по всему, часть его добычи.

В этом происшествии не было ничего пугающего и неожиданного. Оно настолько соответствовало представлениям Миллисент относительно ограблений, что казалось почти банальным. Голос девушки полностью отражал ее чувства, когда она хладнокровно поинтересовалась:

– Что вы здесь делаете?

– Как видите, я не восхожу на Маттерхорн и не играю на тромбоне, – проворчал мужчина хриплым и отчужденным голосом. – Мне кажется, что вы и сами заметили, что я делаю. – После секундной заминки он предостерегающе добавил: – И не вздумайте заявлять, что вот эта брошь принадлежит вам, потому что это не так. Я даже не извлек ее из сейфа. Скажем так, сегодня вечером, только чуть раньше, я изъял ее у другой семьи. Хорошенькая вещица, имитация под XIV век с гравировкой Amor vincit omnia. Ну да, легко говорить, что любовь побеждает все, а применение силы не выход, и все такое. Но я вскрыл этот сейф, именно применив силу. Я еще ни разу не видел сейфа, который смог бы открыть просто потому, что люблю его содержимое.

Было нечто парализующее в том, как грабитель продолжал безмятежно разглагольствовать, не удосужившись даже обернуться. Миллисент, кроме того, показалось странным, что он понял значение надписи, пусть и очень простой, но выполненной на латыни. Она также обнаружила, что не может принудить себя закричать, побежать или попытаться остановить его каким-то иным образом. А грабитель, по-прежнему сохраняя полное хладнокровие, продолжал бубнить:

– Наверное, подобную брошь носила та аббатиса у Чосера. На ней я видел такой же девиз. Вам не кажется, что Чосер – молодчина в том, как метко он подмечал социальные типы людей? Даже те социальные типы, которые существуют до сих пор. Кто такая аббатиса, если не набросанный несколькими точными штрихами бессмертный портрет необычайного создания, именуемого «Английская леди»?! Ее сразу видно в заграничных отелях и пансионах. Разумеется, аббатиса была приятнее большинства этих дам, но она отмечена всеми безошибочными чертами. Она носится со своими собачками, не терпит нарушения правил поведения за столом, не любит, когда убивают мышей и все такое… вплоть до того, что она говорит по-французски, но делает это так, что французы ее не понимают.

Он очень медленно обернулся и уставился на Миллисент.

– Да вы настоящая английская леди! – воскликнул он, как будто в изумлении. – Вам известно, какая это редкость?