Это был самый сомнительный момент в его рассказе. Зачем его понесло на дачу ночью? Сказать, что ночевал там? Услышал, как проехала машина, потом еще одна? Или сказать, что гулял перед сном, увидел людей, решил, что воры и… Нет! Какие прогулки ночью? А если так…

– Я заночевал на даче, – сказал он, чувствуя, что противен самому себе. – Вырвался на часок, заехал проверить, все ли в порядке. В прошлом году там затопило погреб… (Хватит деталей! Ложь должна быть… какой? Не похожей на оправдания. Без суеты и лишних слов!) Ну и застрял. Не был там уже около года. Домой ехать было поздно, да и не хотелось, никто меня там не ждет. (Поменьше деталей!) Не мог уснуть, вышел пройтись… (Без прогулки не обойтись.) Заметил свет, падающий из открытой двери дома, потом машина промчалась на скорости… Я еще удивился… – Ему казалось, что женщина не верит рассказу. Он наконец решился взглянуть ей в глаза и понял, что опасения его были напрасны – она верила каждому его слову. Сидела напротив, глаза испуганные, подперла щеки ладонями. – Вошел, а там… на полу застреленный человек… и другой рядом… а в спальне плачет женщина. Вот, собственно, и все.

Он замолчал, думая про себя, что рассказ его шит белыми нитками и любой мало-мальски грамотный следователь, даже студент-практикант, вывернет его наизнанку.

– А что же у них случилось? – потрясенно спросила Людмила.

– Не знаю. Я думаю, воры… хотя, вряд ли. Дачные воры не убивают. Не знаю. Я увез ее. Даже не знаю, понимает ли она, что произошло. Она дала мне ваш адрес. Уже в машине.

– А Игорек? – спросила Людмила.

– Там была драка, – сказал он осторожно. – Я думаю, он… умер.

Людмила закрыла лицо руками и заплакала. Коломиец чувствовал, как его возбуждение сменяется усталостью. Он занимался этой женщиной, спасал ее, рассказывал ее подруге о том, что произошло. А что делать ему самому? Бизон уже позвонил Ивану. Он словно видел Иваново лицо в тот момент, когда тот услышит новость. Что он почувствует, узнав, что Коломиец хотел увести генеральшины документы из-под его носа? Размахивал пистолетом… Удивление? Возмущение? Как глупо все получилось. Лека убит, Бизон сбежал с документами. А что, если… Бизон не отдаст документы Ивану? Слабая надежда, конечно, но… не дурак же он, должен понимать, что это… бомба. Ударится в бега, попытается шантажировать Ивана… Коломиец задумался.

Людмила, утерев слезы, стала накрывать на стол. Поставила чайник. Достала печенье. Двигалась ловко и бесшумно.

«Что же делать? – лихорадочно думал Коломиец. – Звонить Ивану? А может, Прохорову? А ведь я убил человека, – вспомнил он вдруг. – Я, Коломиец Василий Николаевич, убил человека, – сказал он себе и, к своему удивлению, не почувствовал ничего. – Жаль, что Бизон сбежал!» – сказал кто-то жесткий и чуждый внутри его. Он всегда наблюдал за этим толстым, громко сопящим имбецилом с чувством гадливости и… страха? Его удивляло, что их с Иваном связывали какие-то дела. У такого ни с кем не может быть никаких дел, кроме подметных, страшных…

Коломиец, обжигаясь, пил горячий чай, хрустел печеньем, а мысли все крутились и крутились, как жужжащее веретено, вокруг вопросов, на которые у него не было ответов. Женщина извинилась и ушла в комнату к подруге. Он слышал ее ласковый журчащий голос, слов было не разобрать. Знакомая мелодия мобильного телефона заставила его вздрогнуть. Он, помедлив, нажал кнопку приема.

– Василий, у нас ЧП! – Иван почти кричал.

«Ну, вот! – пронеслось в голове Коломийца. – Вот и ответ!» Ему не пришло в голову, что, если бы Иван узнал о нем, то сказал бы совсем другие слова.

– Да! – произнес он.

– У нас ЧП, – повторил Иван. – Бизона зарезали!

– Что?!

– Бизона зарезали!

– Как… зарезали? Кто?

– Откуда я знаю – кто! – Иван начал злиться. – Может, ты! Звонила его баба, пришла после ночной, а он в прихожей с пером в брюхе. Она мне звонит, спрашивает, что делать.

Коломиец молчал.

– Ты меня слышишь? – закричал Иван. – А тут еще этот придурок Лека пропал. Нигде нет! Слышишь?

– Слышу.

– Ты давай по-быстрому сгоняй к Бизону, Строителей, восемнадцать, квартира пятьдесят три, посмотри, там должен быть портфель с бумагами. Или папка. Твоя тачка где? Под домом? Давай в темпе. А потом она ментов вызовет. Найдешь – позвонишь! – И короткие сигналы отбоя.

«Не может быть, не может быть, не может быть! – стучали в висках тоненькие молоточки. – Неужели проскочили? И он, и эта женщина, Якубовская?» Иван пойдет на все, чтобы замять убийство своих людей. И никогда не придет ему в голову, что его доверенное лицо, тюфяк Васька, замочил (словцо-то какое!) Леку. Спишет на похитителя документов. В том, что документы похищены, Коломиец не сомневался. Почти не сомневался.

* * *

Римма рывком села на постели, схватила телефонную трубку, прижала к уху: «Алло! Алло!» В трубке молчали. Она напряженно вслушивалась в космические шорохи и потрескивания. «Алло! Игоречек! Алло!» – вдруг закричала она.

Людмила, разбуженная шумом, бросилась в спальню Риммы, как была, босиком, в ночной рубашке, и стала на пороге.

– Алло! – кричала Римма. – Игоречек, родной мой! Где ты? Я не слышу! Я знала, знала! – Полуоткрыв рот от напряжения, она вслушивалась в далекий голос в трубке. Слезы текли по ее лицу, она вытирала их тыльной стороной ладони. – Где ты? Где ты?

В голосе ее звучала такая безумная надежда, что у Людмилы горло перехватывало от жалости. Подобные сцены повторялись почти каждую ночь. Около двух часов ночи Римма хватала трубку телефона и начинала громко и отчаянно звать Игоря. И каждый раз Людмила испытывала ужас.

– Где ты? Я не слышу! – кричала Римма в отчаянии. – Где ты? Я хочу к тебе! Слышишь? Я хочу к тебе! Я знала, что ты живой! Знала! – Она вдруг засмеялась.

У Людмилы, рванувшейся было к подруге, сквознячок пробежал вдоль хребта. Она стала на пороге, лихорадочно соображая, что же делать.

– Подожди! – кричала Римма. – Подожди! Не уходи! Не уходи!

Захлебываясь слезами, она отбросила трубку, упала лицом в подушку. Плечи ее тряслись. Людмила, очнувшись, бросилась к ней.

– Риммочка, Риммочка, успокойся, моя хорошая, успокойся! – Она обняла плечи подруги, прижала ее к себе.

– Он сказал… что не время… – с трудом выговорила Римма. – Еще не время… Я хочу к нему! Я не хочу жить! – В отчаянии она колотила кулаками подушку.

– Риммочка, ну, пожалуйста, успокойся, – бормотала Людмила и гладила Римму по спине, с болью ощущая ее острые лопатки. – Ну, будет, будет…

Она поднесла к ее губам таблетку нитрозолама, потом стакан с водой. Римма задыхалась от рыданий. Вода пролилась на постель. Людмила взбила подушку, уложила Римму, накрыла одеялом. Села рядом. Римма затихла. После бурной вспышки она была без сил. Она уже не плакала, а только всхлипывала. Свернулась клубочком. Закрыла глаза. Лекарство, выписанное врачом, приятелем Алексея Генриховича Добродеева, действовало почти мгновенно. Людмила подождала еще минут десять и, видя, что Римма уснула, поднялась. В гостиной присела к столу и задумалась. Сидела босиком, в легкой ночной сорочке, не замечая холода. Она уже десять дней ночевала в квартире Риммы, боясь оставить ее одну. Смысл ее раздумий сводился к одному-единственному вопросу: «Что же делать? Куда бежать за помощью?» Вызвать мать Риммы? Но отношения между ними довольно натянутые. Римма не могла простить матери, что та не сумела удержать красавца отца, бросившего их, когда ей было два года от роду. Но все меняется, и мы тоже меняемся. Может, действительно, попробовать?