Реконструкция по А. Ю. Низовскому и П. Ю. Черносвятову

Если Мамай шел Турмышской дорогой, то он как раз сюда и должен был выйти. Потому что, если судить по росписи стражей, в междуречье Мечи и Вязовки Дрысенская и Турмышская дороги перекрещивались. Дрысенская пересекала Мечу ближе к Дону, чем Турмышская («беречи им направо от Турмыша до Коня семь верст, а налево до Дрысинского броду шесть верст»). Но уже при переправе через Вязовку ситуация менялась. Роспись указывает: «13-я сторожа на Вязовне повыше Вязовненскаго устья на Дрыченской дороге, от Донкова двадцать верст… 14-я сторожа верх по Вязовне на Турмышевской дороге, от Донкова двенадцать верст». То есть от расположенного в устье Вязовни нового Донкова до Турмышевской дороги на восемь верст ближе, чем до Дрысенской. Похоже на то, что Дрысенская шла с юго-востока на северо-запад (то есть, вероятно, именно соединяла Ногайский шлях с Муравским), а Турмышская вела с юго-запада на северо-восток. Доказательств у меня нет, но логично было бы предположить, что шла она к старому Донкову, к броду.

Кстати, Низовский и Черносвитов считают: на месте нынешнего Данкова тогда был город Чур-Михайлов. Название это всплывает в Сказании, где есть видение некого Фомы Кацыбея, поставленного великим князем на стражу на реке Чуре Михайлове: «Мужь некiй, именемъ Фома Кацыбей… поставленъ бысть стражемъ отъ великого князя на реце на Чюре Михайлове на крепкой страже от Татаръ». Есть это же название и в «Задонщине» («У Дона великого стоят татарове поганыи цар Мамай на реце Мечне, межи Чуровым и Михайловым»), но только в Синодальном списке XVII в. И если учесть, что автор списка считал Чур-Михайлов расположенным на Мече, да еще и делил его на два различных объекта, нетрудно предположить тут как раз обратное заимствование из Сказания, причем, совершенно неправильно понятое.

Что город Чур-Михайлов существовал и располагался в районе верхнего Дона, подтверждает «Хождение Пимена в Царьград». Описывая путешествие митрополита (который, как мы помним, самовольно взобрался на это место, а потому, чувствуя себя неуверенно, аж трижды ездил к патриарху), совершенное в 1389 г., неизвестный автор пишет: «В четверток же приидохом к реце к Дону и спустихом суды на реку на Дон. И в вторый день приидохом до Чюр Михайловых, сице бо тамо тако нарицаемо есть место, некогда бо тамо и град был бяше».

Карта района между Рыхоткой и Вязовкой

Обращаю ваше внимание: город там был. То есть в 1389 г. его уже не существовало. Причем исчез он явно уже приличное время, поскольку автор «путевых заметок» сообщает: город был некогда. То есть, в соответствии с правилами русского языка, неизвестно когда. Если так, ничего удивительного, что авторы Сказания в XVI в. не очень знали, что это такое. И уж тем более этого не знали те, кто еще через век писали Синодальный список «Задонщины». С другой стороны, в конце XVI в. на Вязовке стояла стража. Для автора той поры вполне логично было предположить, что и во времена Дмитрия она располагалась там же.

Местность между Вязовкой и Рыхоткой позволяет расположить резерв за правым флангом, вверх по Дону. Особенно если сдвинуть место расположения войск южнее Полибино. А как раз у этого села, если верить карте, и сегодня есть лесной массив.

Кстати, обращу ваше внимание на еще один момент, связанный с путешествием Пимена. Через восемь лет после Куликовской битвы русский митрополит поплывет вроде бы мимо ее места. И что? Логично бы было предположить, что он остановится здесь и службу отслужит. Но вроде этого не происходит. Лишь только позже, когда караван уже дошел до Чур-Михайлова, «помолились, поцеловали крест, и с радостью и умилением проводили нас епископы, и архимандриты, и игумены, и священники, и иноки, и бояре великого князя Олега Ивановича, поцеловались все святым целованием, и отсюда провожающие возвратились восвояси». При большом желании можно, конечно, считать, что это и есть молитва на поле боя (тогда оно именно у Старого Донкова). Но все же скорее митрополит и его люди просто помолились перед началом путешествия по воде. Тем более они расставались тут с сопроваждающими.

В свое время я предполагал, что сражение шло между реками Смолка и Курца, и русские стояли спиной к Дону. Это как раз там, где расположен Красный холм, на котором будто бы стоял Мамай (хотя, как мы видели, свой Красный холм есть и у Волово).

Я допускал, что Мамай шел по Турмышской дороге к бродам через Дон (тем самым, которыми переправились русские), а Дмитрий поставил свои войска сбоку. С одной стороны, противник не мог их пройти, чтобы не оставлять в тылу. С другой — Дон за спиной придавал русским уверенность, что их не обойдут. Потому что расположение войск невдалеке от бродов порождало опосение, что кто-нибудь ударит в спину.

Карта района устья Непрядвы

При расположении русских войск спиной к Дону вполне можно было найти место и для сведений о размещении полка Боброка вверх по Дону. Только с проклятым южным ветром в спину никак не удавалось справиться.

Но при этом оставался не решенным один из самых серьезных вопросов: как ко всему этому привязать Красивую Мечу? Ведь она фигурирует уже в Краткой повести. До этой реки русские преследуют разбитых мамаевцев. Но Меча от традиционного поля боя расположена в полусотне километров. От предлагавшегося мной двадцать лет назад места у Курцы — немногим меньше. Это что же, после трех часов жестокого боя — а даже ранние источники, типа Новгородской первой, говорят о длительном сражении («и бысть брань на долгъ час зело») — русские воины нашли силы еще и на преследование? Ну, они-то, может, и нашли бы, но их кони… По определению академика Рыбакова, день конного пути с использованием сменной лошади («о дву конь») позволял покрыть 70–80 километров. Исходя их этого, определялось расстояние между двумя почтовыми станциями при ямской гоньбе. Так что явно нереально. Почему, думается мне, Татищев и перенес само сражение на Мечу («И бысть тяшчайший бой у реки Мечи»). Все-таки в его времена люди еще понимали, что лошадь — это не автомобиль. Я тоже в ранние годы этого не осознавал. А большинство историков, похоже, так и не научились считать.

Вот от места в верховьях Непрядвы до Мечи (а тем более до ее притоков) как раз недалеко, километров десять — пятнадцать. На такое расстояние преследовать противника после боя еще можно.

Булгарские источники перемещают битву к Мече, располагая поле между Мечей, ее притоком Птанью и Вязовкой. Это решает вопрос о преследовании. И конницу там можно расположить справа (правда, не вверх по Дону), и удар наносить на север. Но чтобы притянуть сюда Непрядву, приходится изобретать историю, что раньше Непрядвой называлась Вязовка. В принципе переименование вполне могло быть. Я же рассказал вам про Снежеть и Снежедь. Но переименование Непрядвы ничем, кроме самих болгарских источников, не подтверждено. Да и там оно, честно говоря, сомнительно. Ведь, как утверждают Бегунов и Нурутдинов, Дмитрий Иванович переименовал Каенсу (Березовую речку) в Нимрад после сражения, когда бывшей речке Нимрад (по-булгарски «Полувода», т. е. река с невкусной водой), расположенной на поле битвы у Мечи, дал имя Перехвал, похоронив там славных русских пехотинцев. Но в этом нет ровным счетом никакого смысла. Превратить Нимрад в Перехвал — это запросто (хотя у Перехвала смысл-то какой-то насмешливый: перехвалили, мол). Но зачем нужно старое название переносить на новую реку? Чтобы запутать будущих историков?