Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, твоя. – Хлоя положила ее мне на колени.
– Ты сохранила ее, – взволнованно сказал я, но Хлоя не разделяла мою радость. Скорее, выглядела глубоко опечаленной.
А потом наклонилась и поцеловала меня. Это был самый нежный и соленый поцелуй в моей жизни. Поцелуй со вкусом неизбежного расставания.
– “Так любовь коротка, так огромно забвенье”, – произнесла Хлоя с горечью.
После чего выпрямилась, вытерла слезы и вернулась к своим. К теплу костра, подальше от холодного дерева, под которым остался я. Хлоя села спиной, чтобы не смотреть на меня – или чтобы я на нее не смотрел.
Догорающие угли еще шипели, борясь с ночным холодом. Я по-прежнему сидел под деревом, а Верста, дуралей в шапке-ушанке, не прокараулил и получаса, как уснул. В течение следующего получаса он временами вдруг просыпался, озирался и, удостоверившись, что вокруг тихо, засыпал снова. Между двух таких его пробуждений я сбросил веревку, которую перед тем ослабил оставленным Хлоей ножом. Своим ножом. Увы, Хлоя решила разделить палатку с Паскуалем, и я страдал. Но убеждал себя, что это лишь для того, чтобы держать его подальше от меня.
Окончательно освободившись, я потихоньку выбрался из лагеря. Отцовскую книгу оставил под деревом. Я знал, что Хлоя подберет ее.
Ступать босыми ногами по холодной неровной земле было больно. Стелился легкий туман, доходя мне почти до пояса. Отойдя на приличное расстояние, я умерил шаг. Я шел без определенной цели, размышляя о произошедшем. Возможно, Хлоя была права. Она принадлежала одному миру, а я другому. Не имело смысла цепляться за детскую влюбленность, которая усложняла, а не упрощала мне жизнь. Было очевидно, что Хлоя уже преодолела этот этап. Теперь моя очередь. Мне трудно будет забыть ее, но необходимо. Довольно глупостей. Я начну сначала. В последние годы столько было страданий из-за того, что исправить невозможно…
А это – возможно. Я вернусь к капитану Амату, пойду учиться, найду достойную работу, женюсь, родятся дети… В конце концов, только капитан с самого начала относился ко мне хорошо. Он один не просил ничего взамен. Мне посчастливилось встретить человека, отдаленно похожего на отца, который заботился обо мне как умел, помнил о моем дне рождения и дарил книги. Я понимал, что вел себя с ним не совсем справедливо. Не столько несправедливо, сколько неблагодарно. Я до сих пор не сказал ему спасибо. Какой была бы моя жизнь, если бы не капитан? Где бы я был? Я посмотрел по сторонам и улыбнулся при мысли, что нынешнее мое положение тоже незавидно. Однако я сам был виноват. Капитан попросил меня ждать его возле туалета, но не прошло и пяти минут, как я ослушался. Конечно, я не раскаивался. Хлоя осталась жива и не попала в руки злодея Миранды. Хлоя…
И тут я снова представил себе ее лицо. Всего на долю секунды. Сказал себе, что это в последний раз. Как последний воображаемый поцелуй. Я вспомнил ее улыбку, а потом слезы, когда она читала строчку из Неруды. Нет, Хлоя не хотела меня забывать. Возможно, она не хотела меня любить. Но любила. И возможно, она хотела забыть меня, но не могла… “Так любовь коротка, так огромно забвенье”.
Течение моих мыслей прервал шум. Я не сразу понял, что он означает. Но потом шум повторился. Снова и снова. Вдали. Он доносился с одной и той же стороны, со стороны лагеря Хлои. Выстрелы. Перестрелка. Бой…
Одеяло, в которое я кутался, упало на землю. Пятки сами собой развернули меня туда, откуда я недавно сбежал. Я несся со всех ног, не замечая камней и веток, впивавшихся в стопы.
По мере приближения выстрелы стали звучать реже. Военные нашли партизан. Вопрос был в том, кто побеждает. И еще один вопрос, сложнее: кому я желал победы?
Обессилев, я добрался до лагеря, когда выстрелы уже сменились жалобами и стонами. Мое появление было, должно быть, эффектным: я выскочил из кустов перед испуганным солдатом, который выстрелил в меня несколько раз, доказывая полную неспособность попасть в цель. Впрочем, бедный куст был сражен наповал.
– Не стрелять, идиот! – взревел генерал Миранда. – Этот мне нужен живым.
Миранда сидел на полузасыпанном землей каменном кресте разрушенной церкви. Солдат медицинской службы дрожащими, окровавленными руками зашивал ему на шее след от слегка задевшей пули.
– Проклятая девка, – злобно бормотал тот.
Вокруг лежали тела, я сразу их признал: караульный в шапке-ушанке и еще пара товарищей Хлои, сидевших накануне у костра. В лесу тут и там тоже лежали убитые, среди них было несколько солдат. Я по очереди вглядывался в погибших, стараясь казаться равнодушным, однако страшась увидеть, что у кого-то из них длинные золотистые волосы.
– Откуда ты взялся? – взревел Миранда.
– Мне удалось бежать. – Я знал, что моя судьба зависит от красноречия.
– Как? – допытывался Миранда.
– Вон тот, – я показал на убитого в ушанке, – ни черта не умеет вязать узлы. Меня привязали к этому дереву.
Миранда взглянул на дерево и на валявшуюся под ним веревку. Книги нигде не было видно, и я внутренне улыбнулся. Генерал внимательно посмотрел на меня, на мои израненные ноги… Ничто не вызывало подозрений в правдивости моего рассказа.
– Какого черта ты им дался?
– Я их не заметил, генерал. Кто-то ударил меня сзади по голове, а потом я ничего не помню до тех пор, пока не очнулся, привязанный к дереву.
Миранда подал знак солдату-медику, который уже зашил его рану, чтобы тот вынес свое заключение. Солдат подошел и, тщательно осмотрев мой затылок, утвердительно кивнул. Я сказал правду, и, похоже, это разрушило планы Миранды относительно меня.
– Ладно, – раздраженно буркнул он. – Можешь подойти проститься.
– А?
– Две минуты, – отчеканил Миранда и махнул рукой в сторону лежащего поодаль тела, которое я не мог разглядеть из-за склонившегося над ним человека.
Я с болью в сердце направился в указанном направлении, готовясь увидеть мертвое, окровавленное тело Хлои. Сумею ли я скрыть свои чувства? Это уловки генерала, чтобы разоблачить меня? Тут я наконец увидел, о ком идет речь, и глаза мои затуманились.
– Капитан! – Я побежал, а склонившийся над ним солдат выпрямился и покачал головой, возвещая неизбежное:
– Увы… Пуля вошла в спину и продырявила легкое.
– Нет… – Я упал на колени подле капитана.
Он был еще в сознании. Я сбросил китель и подложил ему
