Пришлось мне, как умел, рассказать им про Вторую мировую и роль сначала Красной, а затем Советской армии в победе. Как говорил Верещагин: «За державу обидно!» Ох, как мне-то было обидно!

В тунисских учебниках сказано, что гитлеровские войска пришли в Россию, там было очень холодно, и они все замерзли. А победили американцы, англичане и французы. Лишь только когда я привлек к разговору месье Рени, который родился в 1938 году и в войну был ребенком, но жил на оккупированной части Франции и хорошо помнил, благодаря кому его Родина вновь стала свободной, мне удалось убедить сокамерников в правоте моих слов. А так не верили!

Между прочим, Рени мне сказал, что слово «Березина» во Франции стало нарицательным и обозначает все ужасное, как у нас стали нарицательным слова «Чили», «Бухенвальд», «Полтава» и др. У них вон Березина! При переправе через эту пограничную реку Наполеон в декабре 1812 года потерял всю свою армию и один бежал до Парижу. С тех пор это слово для истинного француза неприятно и обозначает какой-то ужас и неудачу.

Месье Рени подтвердил правоту слов о победе советского оружия над Германией, и арабы зауважали меня еще больше. Потом даже Бужня извинился, мол, мы тут ни при чем, нам так преподают.

Олигарха в мае не отпустили, дело осложнилось и затянулось на неопределенное время. Он приехал с суда злой и дня два был не в настроении, затем взял себя в руки и снова стал прежним Хабибом. Его неудача немного отразилась и на мне, если миллионер со своими деньгами и связями не может получить свободу, то смогу ли я «побороть» тунисское правосудие?

Числа 15 мая повторно приехал адвокат с Ольгой, он сообщил, что ознакомился с переводом моего заявления, и если его бы предоставили в Дейру, то скорей всего меня освободили еще тогда. Но по известным причинам бумаги до Дейры так и не дошли, поэтому будем уповать на суд. Когда конкретно состоится суд, он не знает, но точно до каникул, то есть до июля. Процесс ускорить не в его силах, так как остался судья, с которым он не знаком, а тот, с кем он был в хороших отношениях, сейчас болеет, чего-то ему прооперировали.

После отъезда адвоката я словно взбесился, мне не хотелось больше находиться в тюрьме. Раньше тоже особо не горел желанием жить в этом гадюшнике, но сейчас чувство свободы настолько обострилось, что ни о чем больше думать уже не мог.

Короче говоря, 20 мая я начал очередную голодовку, дальше тянуть было некуда, так как с каждым днем приближалось лето со своей духотой.

Продолжалась голодовка пять суток, на шестые, когда губы и язык растрескались, десны распухли и зашатались зубы, пришел мудир, попросил всех из камеры.

— Не надоело? Нет? — без предисловий начал разговор директор. — Ты же себя гробишь! Инвалидом хочешь остаться?

— Я хочу на свободу! — как молитву прошептал я непослушным языком. — Я хочу, чтоб меня немедленно отправили в суд!

— Ты пойми, у нас в суде много дел! Лежат все в одной стопке, возможно, твое дело на дне. Как дойдет до твоего, так и вызовут!

— Вот ты и скажи, пусть мое дело снизу на верх стопки положат, есть же подвязки в суде?

— Уже поговорил, обещали первого июня!

— А раньше нельзя?

— Раньше нет, судья один, дел много. В понедельник первого июня тебя вызовут в суд. И давай прекращай голодовку, набирайся сил.

— А ты не обманываешь?

— Нет, слово офицера! У меня знакомый в суде попросил, чтоб твое дело сдвинули на ближайшее время, а так бы еще месяц ждал.

— Ну, если это правда, то спасибо! А если первого июня в суд не иду, то самахни (извиняйте) опять начинаю.

Сегодня 26 мая, осталось пять дней, я прекратил голодовку и начал восстанавливаться. Опыт уже был наработан, и к первому июня я уже был бодрячком.

Накануне вечером 31 мая выкрикнули мое имя (каждый вечер называли фамилии тех, кто идет в суд, в больницу или освобождается). Я сильно разволновался, и чтоб как-то отвлечься, решил пообщаться с новым типом, которого забросили к нам в камеру.

Его звали Курт, по национальности он немец и по каким-то своим соображениям решил обосноваться в Тунисе. Недалеко от моря купил участок земли и стал строить дом. Парень он, похоже, был работящий, широкие ладони были сплошь покрыты крупными мозолями, а одет в синий заляпанный цементом комбинезон.

Дом он построил и начал воздвигать забор. Тут подошел местный полицай и стал требовать взятку. Сказал, что насчет забора ничего в договоре не указано, разрешено построить только дом.

Курт заупрямился. Мол, моя земля, что хочу, то и ворочу. А полицай — нет! У нас в Тунисе на забор отдельное разрешение надо брать! Не знаю, как у них в Тунисе, только Курт взятку дал, а жена момент передачи денег засняла на фото, и опубликовали снимки у себя в Германии, в одной известной газете. И подпись: типа так вымогают деньги у переселенцев из Германии. Ну, в полицейском департаменте немецкие газеты, видно, тоже читают, перед Куртом извинились, полицая уволили, прислали другого. Тот насчет забора больше не заикался.

Закончив строительство, немец решил это дело хорошенько отметить со своими друзьями. Утром взял грузовик и поехал на пивзавод, в столицу, где и прикупил с десяток ящиков пива. В каждом ящике по 25 банок емкостью 0,33, ну то есть для компашки из пятерых немцев на день погулять.

Недалеко от дома его остановил новый полицай, заставил открыть грузовик и, увидев ящики с пивом, объявил, что Курт спекулянт. Немец ему давай объяснять, что у них так принято, он не на продажу, а для себя приобрел пенный напиток, что вся Германия его хлещет литрами, и криминала в этом нет. Полицай слушать не стал, пиво конфисковал, а любителя слабого алкоголя отправил в тюрьму. Благо Курт каким-то боком знаком с местным доктором и тот его определил к нам. Посмеявшись над незадачливым бюргером, я залез на свою кровать и стал ждать.

Подняли часов в пять утра, вывели во двор, где потихоньку стали собираться зэки, кому в больницу, кому на допрос, а кому и на суд. Ждали долго, около трех часов, народу скопилось больше сотни. Встретил знакомых еще по «пятерке», обсудили последние новости, но мне уже были неинтересны внутритюремные сплетни и интриги, сердце бешено колотилось, стучало в висках, я знал, что больше мне эта информация не пригодится.

Около восьми выкрикнули мою фамилию, я вышел и проследовал за полицаем. Перед выходом из помещения тюрьмы нас обыскали, сковали попарно наручниками и засунули в автозак. Опять набили народу как селедок в бочки, все дружно закурили, и я «утонул» в табачном дыму. Но мне уже было на все начхать, я знал, что сегодня все закончится, можно и потерпеть напоследок.

Привезли в знакомый подвал, где скопилось приличное количество зэков. Я был прав, если бежать, то только отсюда. Дисциплины — ноль. В этот раз даже забыли закрыть, и когда один бандюган прислонился к входной к двери, то выпал в коридор прямо на спящего надзирателя. Можно запросто было дать дубаку по голове и «сделать ноги», честно сказать, я еле сдержался тогда от такого соблазна. Полицай еще минуты три приходил в себя, силясь сообразить, что же произошло с ним, так крепко заснул на службе! Честь и хвала тунисским полицаям!