В той же манере князь-кесарь обращался и с губернаторами – использовал, когда требовалось, весь их аппарат и контролировал выполнение полученных от него распоряжений. В 1716 году Ромодановский отказался принять арестантов «для того, что киевский губернатор колодниками розыскивал, а по указу теми колодниками не токмо розыскивать, а роспрашивать не велено», и потребовал, чтобы Сенат призвал губернатора князя Д. М. Голицына к порядку. В 1721 году Петр I вновь подтвердил свой указ 1702 года: губернаторам разрешалось допрашивать каждого, кто заявил «слово и дело», только о том, какого рода извет он хочет сделать. Если оказывалось, что донос касается «государева здоровья и чести, и бунта и измены», местный начальник обязан был, «не роспрашивая, оковав им руки и ноги, присылать к Москве, в Преображенский приказ немедленно». Юстиц-коллегия пыталась было в 1719 году под предлогом жалоб на Преображенский приказ подчинить его себе, но безуспешно. Дела из него без именного указа не выдавались даже в Сенат; к ним не допускались и состоявшие при Сенате фискалы. Таким образом, ведомство Ромодановского свои исключительные полномочия сохранило, но теперь оно должно было разбираться с потоком далеко не всегда истинных объявлений «слова и дела».

Провинциальные же власти, отстраненные от расследования, тем не менее должны были нести расходы по доставке всех участников дел в Москву. Правда, тульский воевода Иван Данилов в июне 1721 года ухитрился отправить в Преображенский приказ своего подьячего Павла Петрова (тот сначала провинился небрежным исполнением служебных обязанностей, а будучи посажен под караул, объявил «слово и дело») за его же счет. Но нерадивый подьячий оплатил ямскую подводу только для себя, а сопровождавшим пришлось «за недачею прогонных ити пешками». В Москву шли жалобы с мест. «Разных чинов многие люди и из колодников, отбывая воровство, с розысков сказывают за собою его императорского величества слово и дело, а другие во пьянстве, и такие люди для следования тех дел посылаются в Преображенской приказ под караулом на ямских подводах, и на те подводы даются из казны его императорского величества прогонные деньги по указу, тако ж на ручные и на ножные кайдалы, и на корм; и за теми людьми по изследованию в Преображенском приказе его императорского величества слова и важных дел не объявляется, и по наказании присылаются по-прежнему, и от таких посылаемых многих колодников его императорского величества денежной казне чинится немалой росход, и о том в Преображенском приказе что повелено будет?» – запрашивала в 1724 году Рязанская провинциальная канцелярия.

Иван Ромодановский приказал отвечать, что еще в 1716 году его отец велел таких объявителей «роспрашивать в канцеляриях перед судьями опасно на один, какое за ними слово и дело, и можно ль им о том сказать перед судьями, кроме тех дел, которые касаются к его императорского величества здравию и чести и к бунту, и измене; ‹…› и их, роспрося о том подлинно и записав, велено в воровствах их розыскивать; ‹…›, и по делам, кто до чего довелся, указ учинить по уложенью и по новоуказным статьям, и по градским законам. А буде они ж учнут сказывать слово или дело за ними есть о здравии его величества и о чести, или о бунте и измене, и тех не роспрашивая, заковав им руки и ноги в кайдалы, присылать в Преображенской приказ за крепким караулом наспех; а у посылки сказывать им, буде они оное слово и дело, сказывали за собою, избывая по тем их делам розысков, а явятся за ними такие дела, о которых можно было им сказать в губерниях, кроме вышеписанных важных дел, и им, ворам, за то учинена будет смертная казнь без пощады».

Но в то же время Преображенский приказ вынужден был признать: «Многие воры, избывая в воровствах своих розысков, а иные по приговорам за воровства смертныя казни, сказывают за собою слово и дело, а по посылкам из тех губерний и провинций в Москву в Преображенской приказ такие ж многие воры бегают из за караула в пути и такими утечками избывают смертные казни и получают себе свободу, а караульных солдат приводят в розыски и во многое страдание, а интересу чинится трата». В качестве примера приводилось дело разбойника Петрушки Кузнеца из Симбирска, который «винился в разбоях, и в грабежах, и в пожегах, и за оные воровства приговорен к смертной казни, и сказал за собою его императорского величества слово, и для того держится в Синбирску под караулом; а в Москву де послать его невозможно, для того: регулярных солдат в Синбирску нет, а которые и есть, и те старые и безоружейные, и чтоб оного вора товарыщи не отбили в дороге».

В известных нам делах Тайной канцелярии не встретилось случаев, когда верные друзья освобождали бы схваченного по «слову и делу» преступника, – в отличие от рассказов об «утечке» конвоируемых. В июне 1756 года взятый за уголовщину крестьянин из строгановских вотчин Иван Леонтьев объявил «слово и дело» и был отправлен вместе с тремя свидетелями – а возможно, и соучастниками – из Пермской провинциальной канцелярии в Москву под охраной троих солдат. Где-то на лесной дороге под Владимиром арестанты (между прочим, закованные в ручные и ножные кандалы) соскочили с телег и крепко побили служивых – вероятно, отставников-инвалидов; двое ямщиков тут же «испужались» и убежали. Отобрав у солдат оружие, деньги и все документы – доношения и подорожные, Леонтьев с товарищами отправились на Волгу, по дороге загуляли в одном из нижегородских кабаков, на выходе из коего и были повязаны местными крестьянами. К сожалению, дело о приключениях Леонтьева сильно попорчено временем, и дальнейшая судьба беглецов нам неизвестна.[345]

Поэтому начальство Преображенского приказа требовало, чтобы местные власти, расспросив преступников, сами определяли, есть ли необходимость отсылать их в Москву: «Какое за ним его императорского величества слово по первому ль пункту, и знает ли оной первой, и второй, и третей пункты в какой силе учинены; и буде скажет оное слово за ним есть по тем пунктам, и в какой силе оные пункты учинены знает, и скажет в той силе, о чем они учинены, и его, не роспрашивая о том подлинно и заковав ему руки и ноги в кайдалы, прислать за крепким караулом со многими солдаты в Преображенской приказ немедленно; а у посылки сказать ему его императорского величества указ, ежели он сказал оное слово за собою, избывая смертные казни, то и в Москве cмертные казни не избудет и кажнен будет жестокою смертию; а буде же скажет, что оное слово за ним есть, кроме трех пунктов о чем и о ком и к тем трем пунктам неприлично, и его роспросить в том подлинно, и о чем надлежит следовать, а по следовании и указ учинить по уложенью и по новосостоявшимся указом, до чего доведется; а за чем указу учинить будет не мочно, и о том писать куда надлежит, тако ж и в Преображенской приказ для ведома писать же. Да и впредь, буде такие колодники, или кто пришед собою, кроме колодник, учнут сказывать за собою слово ж и дело, и о тех чинить то ж, как показано выше сего». В январе 1725 года во все губернии и провинции были посланы соответствующие указы его императорского величества, «чтоб впредь от таких воров не было интересу напрасной траты, и воры б не избывали от воровства свои смертные казни утечками в пути иными воровскими умыслы».[346]