Для каждого набора картинок цвета выбирались из двадцати оттенков синего. Как можно было ожидать, время реакции участников зависело в первую очередь от того, насколько отличался оттенок неправильного квадрата от двух других. Если верхний квадрат был темно-синий, например оттенка 18, а лишний был светло-голубым, например оттенка 3, то участники нажимали правильную кнопку очень быстро. Но чем ближе был оттенок неправильного квадрата к двум другим, тем дольше приходилось ждать реакции. Пока ничего удивительного. Как и следовало ожидать, когда мы смотрим на два сильно отличающихся оттенка, то быстрее отмечаем разницу, а если цвета похожи, то мозгу придется проделать больше работы и потребуется больше времени, чтобы решить, какие цвета неодинаковы.

Самые интересные результаты обнаружили, когда выяснилось, что время реакции носителей русского зависело не только от объективного расстояния между оттенками, но также от пограничной линии между синим и голубым! Предположим, что верхний квадрат синий, но прямо на границе с голубым. Если неправильный квадрат был в двух оттенках в светлую сторону (и, значит, через границу с голубым), то среднее время, за которое носители русского нажимали кнопку, было значительно меньше, чем если неправильный квадрат был удален на те же два объективных промежутка – два оттенка, – но в темную сторону, то есть был другим оттенком синего. Когда точно так же тестировали носителей английского, в их времени реакции не было замечено такого искажения. Граница между «светло-синим» и «темно-синим» ничего не меняла; и единственным значимым фактором для их времени реакции было объективное расстояние между оттенками.[294]

Хотя этот эксперимент не измеряет напрямую фактическое ощущение цвета, он может объективно измерить другой важный аспект: время реакции, которое тесно связано со зрительным восприятием. Самое важное, что от человека тут не ожидается решения не вполне ясной задачи, ведь участников ни разу не просили измерить расстояние между цветами или сказать, какие оттенки кажутся им более похожими. Вместо этого им была задана простая зрительная задача, которая имела только одно правильное решение. Участники не догадывались, что этот эксперимент измерял время их реакции, и не могли это контролировать. Они просто нажимали кнопку так быстро, как могли, как только картинка появлялась на экране. Но средняя скорость, с которой это делали носители русского языка, повышалась, если цвета назывались по-разному. Эти результаты, таким образом, доказывают, что между носителями русского и английского языков есть некоторая объективная разница в том, как их система обработки зрительной информации реагирует на оттенки синего.

И пусть мы больше ничего не можем утверждать с полной уверенностью, одного этого факта достаточно, чтобы шагнуть еще дальше и сделать следующий вывод: поскольку люди в среднем реагируют на задачи с распознаванием цветов тем быстрее, чем дальше друг от друга им кажутся оттенки, и поскольку носители русского быстрее реагируют на оттенки по разные стороны границы «синий/голубой», чем предполагает объективная дистанция между ними, то правомерно заключить, что в их представлении соседние оттенки у границы действительно отличаются сильнее, чем в реальности.

Конечно, если даже различия между поведением носителей русского и английского языков были показаны объективно, всегда опасно автоматически перескакивать от корреляции к причинно-следственной связи. Как можно быть уверенным, что именно русский язык – а не что-то еще в происхождении и воспитании его носителей – влияет на их реакцию на цвета возле границы? Может, реальная причина их ускоренной реакции лежит в привычке русских проводить бесконечные часы, внимательно глядя в бескрайнее русское небо? Или в результате многолетнего изучения синих этикеток спиртных напитков?

Чтобы проверить, действительно ли языковые границы имеют прямую вовлеченность в обработку цветовых сигналов, исследователи добавили еще один элемент в эксперимент. Они применили стандартную процедуру, называемую «интерференционной задачей», чтобы затруднить языковому механизму выполнение своих функций. Участников просили запоминать случайные последовательности чисел, а потом постоянно повторять их вслух, пока они смотрят на экран и нажимают кнопки. Идея состояла в том, что если участники выполняют параллельное задание, связанное с языком (произнесение вслух беспорядочных чисел), то языковые области в их мозгу будут «заняты другим» и их станет не так легко привлекать к зрительной обработке цвета.

Когда эксперимент повторили в таких условиях словесной интерференции, носители русского перестали быстрее реагировать на оттенки через границу «синий/голубой» и их время реакции стало зависеть только от объективного расстояния между оттенками. Результаты интерференционной задачи явно указали на язык как источник исходных отличий во времени реакции. Первоначальная гипотеза Кея и Кемптона, согласно которой лингвистическое вмешательство в обработку цвета происходит на глубоком и бессознательном уровне, таким образом, получила надежное доказательство двадцать лет спустя. В конце концов, в эксперименте с русскими синим и голубым задача состояла в чисто зрительномоторном упражнении, а язык на эту вечеринку никогда открыто не приглашали. И все-таки где-то в цепочку реакций между фотонами, попадающими на сетчатку глаза, и движением мышц пальцев проникли категории родного языка, и они ускорили распознавание цветовых отличий, когда оттенки имеют разные названия. Результаты эксперимента с русскими синим и голубым, таким образом, делают более достоверными субъективные отчеты участников эксперимента Кея и Кемптона, что оттенки с разными названиями отличаются для них сильнее.

* * *

Еще более интересный эксперимент, проверяющий, как язык влияет на обработку зрительных цветовых сигналов, был разработан четырьмя исследователями из Беркли и Чикаго – Обри Гилбертом, Терри Режье, Полом Кеем (тем же самым) и Ричардом Иври. Самым странным в постановке этого эксперимента, опубликованного в 2006 году, было неожиданное количество языков, которые там сравнивали. Если эксперимент на русские синий и голубой включал носителей двух языков и сравнивал их реакции на область спектра, для которой в этих языках разные цветовые обозначения, эксперимент в Беркли и Чикаго отличался тем, что сравнивал… только английский.

На первый взгляд, может показаться, что у эксперимента, в котором участвуют носители только одного языка, довольно односторонний подход к проверке того, меняет ли родной язык цветовое восприятие своих носителей. Меняет – по сравнению с чем? Но, как выяснилось, этот своеобразный эксперимент был именно на сравнение, потому что сравнивалось не что иное, как правое и левое полушария мозга.[295]