Он поднялся на гору, самую высокую в Ятвяжском углу, с которой в ясную погоду хорошо были видны и западный, и северный берега полуострова. Прямо перед ним были земли, когда-то принадлежавшие племени князя Ванграпа. У небольшого лесочка еще можно было разглядеть остатки его деревни, примостившейся у ручья. Несколько домов было восстановлено, там жили ятвяги.[113]

Василько, в который уж раз, вспомнил, как легко бежал стройный красноватый пес… Это явно не тот, которому Ванграп выпустил кишки. Тот был старым, с проседью в шерсти и куцым хвостом… Что-то было не так. Ах да! Пес еле заметно припадал на левую ногу. Василько тогда, в ольшанике, зацепил его. Хотя должен был убить. Но нож в самый последний момент вдруг вильнул в сторону. Это так удивило Васильку, что он потом несколько раз подолгу разглядывал верный кинжал, пытаясь найти появившиеся с годами изъяны. Их не было.

К вечеру поисковые группы стянулись в деревню. Ничего не дали ни прочесывание лесов и дюн, ни расспросы по мелким деревушкам. Кантегерд сидел, глядя в пол, как обычно, когда он размышлял, но попытки Василько втянуть его в разговор ни к чему не привели. Только иногда князь поднимал голову и спрашивал:

— За что же мне все это?

— Да не за «что», а «почему»! Надо подумать, откуда это идет, — пробовал Василько разговорить его, но Кантегерд опять склонял голову и тупо смотрел под ноги.

Василько оставил его и вышел во двор.

В липах, за часовней, пробовал голос соловей. Несколько раз щелкнет и прислушается. Потом немного посвистит вполсилы и опять вслушивается — то ли в свой голос, то ли ждет от кого ответа. Женщины, сидя у своих домов — кто на корточках, кто на пеньке, — ждали коз с пастбища. Из дома вышла Марта и стала звать Дитриха. Он отозвался из-за дома и потом прибежал, шлепая босыми ногами по выстланной булыжником площадке. Марта что-то сказала ему, Василько не расслышал, он сидел немного поодаль от двери под тихо шелестящей только что распустившимися листочками березой.

— Я еще немного поиграю, — попросил Дитрих.

— Нет, — Марта повысила голос. — Вода остынет.

Они вошли в дом, а Василько еще смотрел какое-то время на диагональ строганой доски закрывшейся за ними двери, отключив сознание, не подпуская к себе страшную догадку, которая нарастала снежным комом и вдруг прорвалась, и ударила в голову и в лицо, и вспыхнула, окатив жаром так, что Василько мгновенно покрылся потом.

Дитрих чуть заметно хромал.

Василько бесшумно вошел в жарко натопленную комнату мальчиков. Дитрих, голый, спиной к входу стоял в тазу с водой, а Марта поливала его из глиняного кувшина, На его левом бедре был хорошо виден узкий, затянувшийся коричневой корочкой ножевой порез.

«Заживает, как на собаке», — почему-то подумалось Васильке.

Дитрих вздрогнул и повернулся к нему.

— Открой рот, — сказал ему Василько.

Тот замотал головой и приложил ладонь ко рту. Марта, услышав в тишине голос, чуть не выронила кувшин, но, подхватив его, прижала к себе и так, в обнимку с кувшином, удивленно смотрела на Васильку.

— Открой рот! — повторил Василько и двинулся к Дитриху.

— Ты чего здесь? — спросила Марта. — Что тебе нужно?

Дитрих выскочил из таза и стал пятиться к стене, прижимая ладонь к лицу. Василько метнулся вперед и схватил его за рыжие волосы.

— Открой рот, гаденыш! — крикнул он, собираясь другой рукой схватить Дитриха за горло. И тут Дитрих завизжал. И визг этот был ужасен. В нем был и страх, и животная злоба, и еще что-то дикое, жуткое, темное, о чем никто из смертных не знает, но может только догадываться, проснувшись иногда среди ночи в холодном поту.

Василько инстинктивно отпрянул, готовый бежать на край света от этого страшного звука, зажав уши руками, но эти самые руки привыкли реагировать по-другому. Звук захлебнулся, Дитрих оторвался от пола, отлетел к стене, ударился об нее всем телом и осел. Василька нагнулся, чтобы заглянуть ему в рот, но что-то взорвалось у него в голове белой вспышкой…

Он почувствовал, что замерз, хотел повернуться, но руки его будто исчезли. Василько открыл глаза. Пошевелил руками. Они были надежно связаны за спиной. Связывали бесчувственного, иначе сейчас он смог бы освободиться. Ноги тоже были плотно обмотаны веревками. Он повернулся на спину сколько смог и осмотрел темноту. Справа вверху светлел небольшой квадрат. Он был в «темной». Так. И как же он сюда попал? Василько расслабился и стал вспоминать.

Сидел под березой. Рыжий выродок, внезапно охромевший. Рана на бедре от ножа. Василько хотел посмотреть, есть ли у него верхний левый клык или этот клык у Васильки за поясом? Тот завизжал как свинья… И все. Провал. Кажется, Василько еще успел ударить поганца… Голова болела — похоже, что его кто-то приложил. Еще Василько был почему-то мокрым. Пытались отливать, что ли? Или это Марта его — кувшином с водой?

Он почувствовал, что снаружи кто-то есть.

— Эй! — крикнул он. — Кто-нибудь!

Свет в смотровом окошке заслонила чья-то голова.

— Позовите князя, — сказал Василько.

Голова исчезла. Через какое-то время загремели засовы, и в темную вошел сначала витинг с факелом, а затем Кантегерд.

— Очухался? — спросил Кантегерд.

— Прикажи развязать меня, — сказал Василько.

Кантегерд подумал, потом сказал витингу:

— Развяжи ему ноги.

Витинг снял веревку.

— А руки? — спросил Василько.

— С руками погодим пока.

Василько встал.

— Там снаружи полтора десятка моих витингов, — сказал Кантегерд, как бы между прочим. — А твои люди заперты под охраной.

— За что же такая честь? Не за то ли, что мы пять лет живота не жалели для твоей светлости?

Кантегерду принесли скамью, и он сел. Василько остался стоять перед ним со связанными руками. Как пленник. «Интересно оборачивается», — подумал он.

— Ты меня не попрекай, — сказал Кантегерд. — За твою службу тебе и честь была особая. Я тебя чуть не за брата почитал. А тебе, видать, этого мало было? Захотелось место мое занять, самому княжить?

Василько вгляделся ему в лицо.

— Что с тобой, князь? Или пива с горя перепил? Может, тебе пойти проспаться? Я могу здесь и до утра подождать.

Кантегерд вдруг вскочил и заорал, выпучив глаза:

— Ты мне голову не дури! Хватит! Наслушался я твоих речей дружеских! Ты наследника моего в озере утопил? Отвечай, не то я прикажу тебя поджарить!

Василько опешил.