— Встать! — Когда тот подчинился, Дженсен приказал: — Подождите снаружи. Оба.

Хатч и Льюис обменялись удивленными взглядами, но вышли из помещения. Оставшись один, Дженсен сел перед мониторами аудио— и видеонаблюдения. Ввел свой идентификационный номер и пароль и включил все камеры на режим прямого наблюдения.

Появилось меню, предлагая обзор с любой из двенадцати точек. Он включил большую комнату и подождал, пока изображение сфокусируется.

Пусть даже передача шла по кодированному каналу, не имело смысла гонять ее двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю, тем более что в стоячем режиме картинка была недоступна для большинства вирусов.

Он замаскировал камеры так, что Бласко о них и не догадывался. Пусть себе думает, что остается мятежником, пусть себе живет с ложным чувством уединенности.

На экране возникло широкоугольное изображение большой комнаты. Объектив камеры был вмонтирован в стеклянный глаз головы лося. Увидев три фигуры, сидящие тесным кружком, Дженсен понял, что его худший сценарий развития событий стал реальностью.

Он вышел из программы и пинком распахнул дверь в соседнюю комнату:

— Хатч! Льюс! Взять оборудование! В дорогу!

Купер Бласко откинулся назад и сплел пальцы на затылке. К прическе и к ногтям он относился подобно Говарду Хьюзу, а несло от него как от мокрого колли, но Джейми не обращала на это внимания.

— Поскольку вы добрались сюда, думаю, не стоит вас надувать рассказами, что, мол, дорментализм выдуман с начала до конца. И что я произвел его на свет, лишь чтобы наворачивать деньги, женщин и наркотики — не обязательно в таком порядке.

Джейми проверила, идет ли запись. Только бы не сели батарейки. Знай она, как вечером будут развиваться события, она бы обзавелась запасными.

Теперь все ее внимание было обращено к Бласко. Ей по-прежнему с трудом верилось, что она сидит с отцом дорментализма, который, как было принято думать, сам отошел от дел. Эта встреча сама по себе была сенсацией, а если еще и записать подлинную историю из уст человека, который все начал...

Что может быть лучше для профессионала? Она не могла и представить.

— Я хотел вести жизнь рок-звезды, но в тридцать лет был толстеньким и лысоватым типом, который играл не музыку, а дерьмо, так что ничего не получилось. Но это были шестидесятые годы, парень, когда все эти розовые соплюшки сбегались в коммуны или в подобные курятники, и мне тоже хотелось чего-то такого — но уж точно не вкалывать на ферме. Только не мне. Я хотел идти своим путем.

Но мне была нужна какая-то зацепка, чтобы привлечь людей к себе. Я порылся в мозгах, загрузил в них тонну кислоты, надеясь, что меня осенит... ну, ты понимаешь, придет какое-то божественное озарение. Но — ничего. Полный ноль. Я уже был готов сдаться и подклеиться к какой-то другой компании, когда... не помню точно, вроде в конце зимы шестьдесят восьмого, то ли в феврале, то ли в марте... помню только, что во Фриско было холодно, когда мне приснился этот сон о парне, который рассказывал о каком-то месте... оно-то и называлось Хокано...

— Подождите, — сказал Джек. — Оно появилось во сне?

Бласко пожал плечами:

— Думаю, это был сон. Порой, учитывая все то зелье, с которым я имел дело, события как-то расплываются в памяти, но... да, я совершенно уверен, это был сон.

— Вы говорите по-японски?

Он улыбнулся:

— То есть кроме «коннитива» и «аригато»? Не-а. Языки мне никогда не давались. Меня заставили учить испанский во время моего первого года в Беркли — он же, если хочешь знать, оказался и последним, — но я позорно провалился.

— Ладно, оставим. Этот парень из вашего сна — как он выглядел?

— Как и выглядят во сне — золотые волосы, сам светится, с головы до ног безупречен. Смахивает на ангела, только без крыльев.

По выражению лица Джека Джейми понимала — это не то, что он хотел услышать. Словно он ждал четкого и подробного описания, но его не последовало.

— Как бы там ни было, — сказал Бласко, — это сонное видение говорило о моем внутреннем состоянии, о какой-то штуке, которая называлась кселтоном, — она была расколота, и половина ее спала во мне, а другая половина где-то еще.

Проснувшись, я понял: вот оно. Вот она, визитная карточка моей коммуны... мне ее словно вручили. То есть я хочу сказать — все уже было придумано, и придумано классно. Искать себя настоящего, то внутреннее "я", которое спит в глубинах мышления... а в те дни стоило упомянуть слово «мышление», как все клевали на эту наживку, — и достигать мистической внутренней гармонии. Взрывная штука, сущий динамит. Но мне было нужно как-то назвать ее. Обязательно требовалось какое-то упоминание о ментальности — ну, ты понимаешь, насчет мышления, — я устроил настоящий мозговой штурм и наткнулся на слово «дормант», от французского dormez vous[17], что меня вполне устроило, потому что девчонки должны были спать со мной, дабы пробудить свой кселтон.

Джек покачал головой:

— Чтобы пробудиться, надо было переспать с вами... и находились поклонники?

— Верь на слово. Не сомневаюсь, ты уже не застал этих времен, но мы тогда говорили «спать вместе». А сейчас — просто «трахаться». Но как бы там ни было, я сложил два смысла, и получился «дорментализм». Красиво звучит, не правда ли?

— По мне, так тяжеловато, — сказал Джек.

— А я тебя не спрашиваю. Но когда появился Брейди, он думал точно так же.

Джек скривился:

— Вот и он. С этим человеком я хотел бы встретиться.

— Давай пока оставим ситуацию с Брейди в покое, — предложила Джейми. — Значит, вы придумали название и концепцию... и что дальше?

— Как вы сказали, я обзавелся названием и идеей. Теперь мне нужно было обзавестись местом и приступить к работе. Я нашел парня в округе Марин, который уступил угол на своем большом участке земли. Арендовал я его, можно сказать, даром, даже уговорил на отсрочку в девяносто дней. Язык у меня тогда был без костей, не голос, а серебряная флейта. Затем я накатал брошюру — несколько страниц, которым дал название «Дорментализм: будущее живет в тебе». Размножил их на мимеографе, стал бесплатно раздавать в районе Хейт-Эшбери — так они и разошлись по всем кампусам Беркли. Я даже лично прошелся по уже устоявшимся коммунам.

Я еще не успел осознать, но дела приняли такой оборот, что я и в пьяном сне не мог предвидеть. Люди размножали мою брошюрку и рассылали ее по всей стране — ксероксы уже появились, но еще не было ни электронной почты, ни факсов, так что они прибегали к высокочтимой почте. Но все срабатывало. Получатели тоже размножали мое сочинение, и теперь уже они рассылали его все дальше — и так далее и тому подобное. В мгновение ока я обзавелся сотнями последователей. Затем их стала тысяча. Потом две тысячи. А дальше... Я перестал считать. Они давали мне деньги — порой все, что у них было, — и сами искали себе крышу над головой.