Я задерживаю дыхание и подаюсь ближе к двери.

– Вы собираетесь сказать ей сегодня? – спрашивает Мальте. – Обо всем этом?

Наступает пауза, настолько длинная, что я уже гадаю, не закончили ли они разговор.

«Сказать ей сегодня», – думаю я. Под «ней» они могут подразумевать только двух живущих в этом доме.

Мой желудок стягивается в узел. Хелена? Или они имеют в виду Еву?

– Я не знаю, что случится сегодня вечером, – бурчит наконец Филипп. – Ты готов ко всему?

Я осторожно прижимаю ухо к двери, и тут раздается звук. Это вполне может быть всего лишь щелчок замка на закрывшемся сундуке. Или щелчок взведенного курка. Я замираю.

Конечно же, Филипп не предпримет ничего опасного сегодня вечером, когда в доме будет сам король Дании. Только не в присутствии до зубов вооруженной гвардии, наводнившей все помещения.

И все же я чувствую приступ тошноты и тревоги.

Я вешаю ливрею на дверную ручку и отступаю назад так тихо, как только могу. Под моей ногой скрипит ступенька. Не знаю точно, что именно я подслушала. Быть может, мне следует пойти и найти Хелену. Но что я ей скажу? Не хочу без веских причин тревожить ее или – хуже того – расстраивать Еву, которая готовится к самому важному в своей жизни танцу. Я спешу в свою комнату, ища Лильян, но ее там нет. В чердачной каморке Якоба тоже пусто и тихо. На его столе стоят четыре хрустальных флакона, приготовленных для взятия образцов моей крови.

Вероятно, разговор, подслушанный мною, не значит ничего. Просто мое воображение заставляет меня строить догадки и питать ненужные подозрения, особенно касательно того, в чем участвует Филипп.

Я возвращаюсь в свою комнату и беру в руки, вероятно, последнее платье, которое шью для Евы. Остались лишь финальные штрихи, которые, скорее всего, займут четверть часа работы, так что у меня достаточно времени, чтобы закончить шитье до сегодняшнего ужина. Но я нервозно постукиваю ногой по полу, чувствуя себя еще более напряженно, чем обычно. Этот разговор выбил меня из колеи.

«Нам всем просто нужно пережить сегодняшний вечер», – говорю я себе, а потом случайно прокалываю палец иглой.

Крошечная бусинка крови собирается на коже, и я, словно в замедленном движении, смотрю, как она падает на платье Евы.

Кровь.

Кровь на Евином кружеве.

Я изрекаю ругательство и быстро прикладываю к пятну чистый платок, но только сильнее размазываю его. Я вбираю воздух. Лильян может исправить это. Мне просто нужно найти Лильян, и она сделает так, как будто никакого пятна и не было. Но потом мне приходит в голову странная мысль. Настолько далеко зашедший случай Фирна, существующего в живом теле, должен быть весьма редким. Не исключено, что моя кровь более ценна, чем платье, на которое она упала. Я обещала Якобу, что он сможет изучить эту стадию Фирна, чтобы попытаться найти лекарство. Я прикусываю губу. Если подслушанный мной разговор между Филиппом и Мальте действительно важный, если есть шанс, что сегодня вечером случится что-то ужасное… мне может потребоваться вся моя магия. Если нужно будет защитить Еву… если мне хватит отваги. Но тогда Фирн целиком захватит мою кровь, и эта возможность будет утрачена.

Я встаю.

Может быть, просто на всякий случай, Якобу следует взять у меня кровь сейчас.

Я нахожу его в комнате Брока, уже одетого в сшитую мной ливрею – она сидит на нем точно по фигуре, как влитая. Покрой безупречен, и Якоб в этом наряде выглядит просто сногсшибательно. Когда он видит меня, его губы изгибаются в соблазнительной улыбке, и на секунду мое сердце ухает в желудок. Я жестом приглашаю Якоба пойти со мной.

– Что мы здесь делаем? – усмехаясь, спрашивает он, когда я привожу его на чердак и закрываю за нами дверь.

– На самом деле, я хочу, чтобы ты взял образец крови прямо сейчас.

Его улыбка угасает, когда я расстегиваю манжеты.

– Ты уверена? – спрашивает он.

– У меня странное чувство касательно сегодняшнего вечера, – говорю я, действительно испытывая тот же укол предчувствия, как тогда в «Мельнице», когда Еву удочерили. Это же давящее ощущение того, что должно произойти… нечто. – Ты должен сделать это сейчас. Просто… на всякий случай.

– Ладно, – настороженно отвечает он и берет в ладони мою руку, запястьем кверху. Находит ланцет с острым даже с виду лезвием, потом склоняется, чтобы коснуться губами моей кожи. Мое сердце начинает биться чаще, и от кончиков его пальцев по руке разбегается щекотная дрожь.

– Мне понадобится прорезать вену. Это будет немного больно, – извиняющимся тоном говорит Якоб. Я моргаю и отвожу взгляд, сосредоточившись на энциклопедии драгоценных камней, которую спрятала здесь прошлым вечером, чтобы уберечь от Нининого любопытства, и теперь снова рассматриваю изображение маленького красного камешка, похожего, по словам Якоба, на самоцвет в кольце Филиппа.

Прустит.

Подпись под иллюстрацией гласит: «Уникальное строение, которое дает пруститу его необычный цвет и ценность, одновременно ведет к его разрушению».

«Забавно», – думаю я, пока Якоб заканчивает свои манипуляции. Прустит по описанию очень похож на магию. То, что придает ценность и одновременно уничтожает.

Якоб аккуратно прижимает что-то к моей руке, а потом бинтует ее, и его брови так мило подергиваются от сосредоточенности, что когда он закрепляет повязку булавкой, я привлекаю его к себе и целую. Он приглушенно ахает от неожиданности и удовольствия. Дверь позади нас распахивается, и кто-то преувеличенно-выразительно откашливается.

– Теперь это будет происходить всякий раз, когда я застаю вас? – спрашивает Лильян, закатывая глаза. – Госпожа Вестергард ищет тебя, – сообщает она Якобу. – И… – она делает паузу, – ты знаешь, что доктор Хольм намеревается приехать сегодня?

Якоб выглядывает в полукруглое окошко.

– Нет. Что ему здесь делать?

Гости уже начинают прибывать. Их кареты катят по аллее к дому сквозь падающий снег.

– Вот, Марит, съешь это, – говорит Якоб, доставая одно из печений, горкой сложенных в плетеной корзинке. – Ты хорошо себя чувствуешь? Может, принести воды?

– Нет, иди, тебя ждут, – отвечаю я. У двери он останавливается, чтобы одарить меня нежной улыбкой.

– Якоб, – окликаю я, – просто будь осторожен сегодня вечером.

– Ты тоже, – говорит он и уходит.

Я заканчиваю аккуратно раскатывать свой рукав, и в глубине моего разума проскальзывает некая мысль. Снова смотрю на лежащую передо мной книгу, колеблюсь, но потом закрываю ее.

Я беру сосуд с моей кровью. Кровью, которая из-за Фирна представляет такую ценность.

Кровь идет волнами от моего движения, но потом успокаивается, в ней играет свет. Если смотреть краем глаза, может показаться, что флакон светится сам по себе.