Когда его имя высветилось на телефоне Мары, она даже не поверила своим глазам, потому что боялась худшего. Но нет, он унес ее на какой-то горный пик, название которого никому не сообщал, и там, в тишине и полной безлюдности, приводил Брин в чувство, учил слушать тело, погружаться в медитативное состояние и отключаться от голосов, мыслей и звуков.

Теперь же Мара бежала к пристани со всех ног, невзирая на боль в только-только заживших мышцах. Нанду сняли повязку с локтя еще на прошлой неделе, и до маяка он добежал первым. Как раз тогда, когда Сэм привязывал лодку к красному столбику, а отец Брин осторожно подводил дочь к трапу. Джо держался чуть поодаль – он тоже ездил в аэропорт встречать исландку, но, видно, ее родители не подпускали индейца близко к своему чаду.

– Брин! – у Мары в груди защемило от радости.

Так хорошо было снова видеть подругу живой и почти невредимой! На фарфоровом лице играл румянец, глаза были полны жизни. И Брин улыбалась! Снова улыбалась!

С трудом дождавшись, пока исландка сойдет на берег, Мара кинулась к ней с объятиями, но мать Брин выставила руку вперед, не подпуская посторонних к дочери, словно та была хрустальной вазой. Да и сама Брин испуганно отшатнулась.

– У тебя что-то болит? – Мара отступила и сунула руки в карманы.

– Нет, просто… – Брин переглянулась с мамой. – Мой дар… Благодаря Имагми я теперь слышу чужие мысли только через прикосновения. Поэтому лучше пока…

– Я поговорю с профессором, надо ли тебе продолжать обучение. И если это так уж обязательно, пусть выделят отдельную комнату. В главном здании, – холодно вмешалась Эйрун Ревюрсдоттир.

– Все нормально, мам, – Брин подняла руки и продемонстрировала толстые перчатки, похожие на те, которые используют для соколиной охоты. – Пока вот так… А потом Имагми сказал, что мы сможем заменить их на что-то более тонкое…

НАЗАД

– Я благодарна тебе, что ты в той ситуации не растерялась и действовала быстро, – сдержанно сказала Маре мама Брин. – И зная свою дочь, понимаю, что мне некого винить, но… – она оглянулась на Джо. – Я бы предпочла, чтобы Брин сосредоточилась на учебе. Это ее выбор, она настояла на том, чтобы вернуться в Линдхольм. Но я хочу, чтобы хотя бы вы понимали, чего нам с отцом это стоит.

– Я понимаю, миссис Ревюрсдоттир, – кивнула Мара. – Простите, что так вышло. Мне очень жаль.

– Мне тоже.

Брин виновато посмотрела на Мару, мол, прости за предков. И исландская семья направилась в главное здание.

Только после этого Джо решился спрыгнуть с лодки и подошел ближе.

– Ну как там все? – Нанду отделился от маяка и подскочил к другу, видно, тоже не хотел отсвечивать перед убитыми горем родителями.

– Ей лучше, но поговорить нам не удалось, – Джо вздохнул. – Ее родители меня ненавидят.

– Ну, они бы в любом случае тебя ненавидели, ты же, выходит, их зять, – Нанду хлопнул индейца по плечу. – Не переживай, скоро все лишние разъедутся, и мы спокойно соберемся вместе и поговорим. Вот только суд отстанет от Мары…

– Вот черт! – спохватилась Мара и посмотрела на часы. – Суд! Тридцать пять минут! А мне еще переодеться и прийти заранее, чтобы просить прощения у Эш.

– Ты?! – возмутился Нанду. – У этой гадины?! Да ей и одного глаза много! Слушай, давай я скажу, что сам выклевал ей глаз!

– А это был ты? – спросил Джо.

– Да не помню, если честно. Я клевал, куда мог дотянуться, но у чаек не самый удобный клюв… Надо было в какого-нибудь ястреба… Тупанул, с кем не бывает.

– Не надо, Нанду. Молчи и говори, что ничего не помнишь, – Мара взъерошила ему волосы. – Ладно, скрестили пальцы. Побегу переоденусь.

– Да зачем? – удивился Нанду. – И так нормально.

– По мне тоже, но Вукович хочет, чтобы я выглядела, как убитая горем воспитанница католического монастыря.

– Ну, раз Вукович так говорит, переодевайся, – кивнул Нанду, звонко чмокнул Мару в висок и подтолкнул в спину. – Хотя если Семеш будет тебя защищать, то и волноваться нечего, верно? Эта старушенция разделает их под орех.

Нанду храбрился изо всех сил, но Мара видела, что он нервничает едва ли не сильнее, чем она сама. Изводит себя чувством вины: за что раны Эш отвечать пришлось одной Маре.

Но ничего. По крайней мере, она знала, что все ее друзья в безопасности. Брин с помощью Имагми протянет еще много лет. Джо контролировал себя, научился погружаться в глубокий сон без сновидений. Нанду пособирает мусор где-нибудь в Совете на следующих каникулах – и всего делов. А сама Мара… Она переживет любое решение суда. Зато Густав попал в тюрьму за инсценировку своей смерти, кражу трупа и подрыв «Сольвейг». Из-за его игр пострадал Даниф, и потому суд вынес суровый приговор. И хотя сообщники Густава разбежались, ушли от наказания, потому что формально предъявить им было нечего, Союз распался. Кто входил в него помимо Эш, Чанг и старого смотрителя, выяснить так и не удалось, но Мара решила, что раз миссия закончилась, то можно выдохнуть и больше не опасаться загадочной четверки.

Облачившись в коричневое шерстяное платье с пуговицами и высоким воротником, эдакий привет из далекого советского прошлого, она поспешила в главное здание. Под заседание суда выделили библиотеку: книжные шкафы сдвинули в стороны, столы вынесли, оставив только три для судьи, обвинения и защиты. Из архива сделали комнату для совещания присяжных, а всех наблюдателей усадили на почтительном отдалении.

Ида Семеш уже ждала Мару в холле, сжимая толстую бордовую папку.

– Говорить буду я, – коротко проинструктировала она. Ее прическа-парик как никогда настраивала на лад законности и правосудия. – Сейчас пойдем, извинишься перед верховным вождем и супругой. И не приведи Господь, я уловлю хоть нотку фальши! На заседании только отвечай на вопросы. Коротко, по делу. Никакой отсебятины. Поняла меня?

– Да.

– Вперед.

И старушка решительно засеменила туда, где стояла многочисленная делегация из Африки. Среди них Мара узнала Ричарда, но едва заметив ее, он расстроено опустил уголки губ и отвернулся. Видно, так и не простил ей ту выходку.

Но ей предстояло просить прощения не у него. Очинг, в ярких одеждах, демонстративно прижимал к себе руку в гипсе. Его жена напоминала пирата своей черной повязкой на глазу и злобным выражением лица.

– Прошу прощения, великий вождь, – любезно начала миссис Семеш. – Моя клиентка хотела бы принести свои извинения. – Мара?

– Мистер Очинг, миссис Эш… – Мара робко кашлянула.

– Мистеры и миссис – для нищих клерков, – резко перебил Очинг. – Ты знаешь, кто я, девочка. И если ты смеешь говорить со мной после всего, говори с должным почтением.

– Прошу прощения, великий вождь, – она виновато опустила голову, чтобы он не видел ее лица. Мара не доверяла себе и боялась не сдержаться и ляпнуть лишнее. – Я поступила ужасно. Моим действиям нет оправдания. Я предала ваше гостеприимство, после всего, что вы сделали для меня и моих друзей… – она замялась, потому что на этом месте очень захотелось припомнить и ритуал, и раны, и укусы. – Я была не в себе. Я боялась большого костра. Все дело в моем страхе огня… – она указала на ожоги. – И от испуга я не отдавала себе отчета... Боялась, что весь лагерь сгорит в пожаре, – здесь у Мары получилось вполне искренне. – Простите меня. Я очень, очень сожалею о том, что с вами сделала. Я не знаю, как у меня получилось превратиться в медведя, ведь тотем моего отца – орел… Это все стресс…