Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Третьим элементом было общество морских обитателей. Суть драмы одиночного плавания заключалась в непреодолимой угрозе ветра и волн. Подготовиться к штормам, столкновением с которыми чревато столь долгое плавание, можно было лишь до известного предела. Расчет и смелость не давали никаких гарантий в плане выживания. Каждая последующая книга подтверждала, что природа не заинтересована в благополучии одинокого путешественника, каким бы количеством медийных контрактов он ни обзавелся. В то же время морякам было доступно такое простое удовольствие, как встреча с дикой природой вдали от человеческих обиталищ. Как отметили Томалин и Холл, к числу «стержневых мотивов» одиночного плавания принадлежало «общество дельфинов, морских птиц, морских свиней и прочих морских существ»[853]. Начиная со Слокама, особо приветствовалась летучая рыба – поразительное природное явление и вместе с тем легко добываемый источник свежей пищи. Как уже было известно многим на суше, присутствие других живых существ компенсирует отсутствие человеческой компании. «В таких морях не чувствуешь себя одиноким», – писал Слокам, описывая птиц и рыб, которых он наблюдал со своего «Спрея»[854]. Даже вдали от берегов и морских путей вокруг лодки кружили любопытные живые существа. «Люди часто говорят о пустынном море и небе, – писал Робин Нокс-Джонстон, победитель первой всемирной гонки, – но, по моему опыту, чаще всего та или другая форма жизни в поле зрения присутствует. Существует множество видов морских птиц, проводящих всю жизнь, за исключением периода размножения, во многих милях от суши. Мне чаще всего попадались буревестники и альбатросы»[855].
Последний элемент шаблона – само уединение. Бывали случаи непреднамеренных одиноких путешествий, такие как семидесятишестидневный дрейф Стивена Каллахэна после выхода его лодки из строя во время гонки 1982 года[856]. Однако в целом эти путешествия выражали собой сознательное стремление к длительной изоляции. «Заключенному в Дартмуре, – писал Нокс-Джонстон, – не приходится выполнять столько тяжелой работы – общественное мнение этого не одобрило бы, – и у него есть компания, пусть и неподходящая. Интересно, насколько снизился бы уровень преступности, если бы людей приговаривали не к тюремному заключению, а к кругосветному плаванию в одиночку. Ведь это десять месяцев одиночного заключения и каторжной работы»[857]. Пристальное общественное внимание сосредоточивалось на абсолютном характере этого предприятия. Одиночество было и состоянием, которое переживалось, и опытом, о котором сообщалось все более широкой аудитории. Удивительно поэтому, насколько фрагментарными и зачастую непоследовательными бывают рассказы о месяцах, проведенных в одиночестве посреди океанов. Отчасти причина кроется в первом из элементов шаблона. Противостоять одиночеству лучше всего в состоянии покоя. Но плохая погода была настолько выматывающей и настолько поглощала душу и тело, что было не до размышлений об отсутствии человеческой поддержки, – думать получалось лишь о повышенной опасности, которую оно означало. Джошуа Слокам, у которого были сравнительно короткие одинокие перерывы на многочисленных этапах его длительного путешествия, поначалу считал отсутствие компании причиной стресса. «Только в штормовую погоду, – писал он, – когда работы было по горло, чувство одиночества покидало меня, но с наступлением штиля возвращалось вновь»[858]. Для его преемников спокойное море было одновременно и долгожданной передышкой, и временем повышенного психологического риска.
Другая проблема была связана с личностью того, кто отправляется в самостоятельное путешествие. Для большинства одиночество было предусмотренным риском, подобно разрыву паруса, а не определяющей духовной целью. Это были практичные мужчины (до тех пор, пока на рубеже XX–XXI веков в гонку не вступили женщины), и их главными свойствами были физическая выносливость, познания в навигации и способность организовать себе финансирование. Моряки-британцы были воспитаны своей культурой так, чтобы не воспринимать душевные страдания слишком серьезно. Первого современного яхтсмена, совершившего одиночное кругосветное плавание, Фрэнсиса Чичестера, когда он прервал свое путешествие в Австралии, спросили на пресс-конференции: «Когда вы сильнее всего упали духом?» – «Когда кончился джин», – не раздумывая ответил он[859]. Такой склад ума инстинктивно остерегался негативных рефлексий. «Несмотря на мною написанное, я не позволяю себе сентиментального взгляда на уединение», – писал Нокс-Джонстон[860]. Яхтсмены различались по социальному происхождению и уровню образования, но лишь немногие из них обладали навыками самоанализа. Нокс-Джонстон в психиатрических тестах описывался как «болезненно нормальный», и во время путешествия его не сильно беспокоили внутренние дебаты о цели этого предприятия[861]. Чей Блит, сделавший карьеру морского рекордсмена, в восемнадцать лет бросил школу, чтобы вступить рядовым в парашютный полк. Его попытка описать ощущение одиночества убедительна явным отсутствием ясного понимания:
Эти чувства, о которых я пытался договориться с самим собой, научили меня, как мне кажется, многому – о том, почему мужчины выбирают одинокие занятия, становятся отшельниками или пускаются в погоню за одиночными приключениями. Они также научили меня, пожалуй, многому и обо мне самом. Я не был уверен, что мне все это нравится. Во всяком случае я узнал, что есть определенные вещи, насчет которых я должен быть начеку. Не хочу сказать, что был постоянно занят таким самоанализом. Нет, не был. В основном я думал о практических вещах: о том, какие паруса спустить или поднять, чтобы выжать из яхты максимум, какой выгоднее задать курс, как справиться с ремонтом, что съесть на ужин. Но человек не может оставаться наедине с собой, не погружаясь время от времени в размышления о жизни. Я не говорю, что мои мысли были такими уж глубокими. Но в протоколе моего путешествия это есть[862].
Главным исключением среди первой когорты участников соревнований по одиночному кругосветному плаванию был француз Бернар Муатесье. С самого начала он восхвалял свое одиночное путешествие по океану. «Ветер, море, лодка и
