Ревновать супруга к самому Петру было совсем глупо. Два дня назад она попыталась выяснить причину непомерной веселости Алексея.

— Скоро узнаешь. Подожди месяцев семь, — рассмеялся Ростоцкий и обнял жену.

Сегодня Шура поняла, что муж не в себе.

— Антоша, сходи к отцу. Что он там засел?

Есть не идет, щенка смотреть не хочет, — волновалась женщина.

Антон сидел на ковре и баловался с собачкой. Он уже хотел встать, как Алексей вышел сам. Шура взглянула на мужа и испугалась его бледности.

— Шура, Антон. Мне надо с вами серьезно поговорить, — заявил Ростоцкий. Шура почувствовала, что у нее внутри все похолодело и сжалось.

«Вот оно. Сейчас скажет, что уходит из дома». Шура этого давно ждала и боялась. Хоть она и запрятала свою ревность в глубину сердца, но избавиться от нее совсем не могла.

— Что случилось, отец? — Антон тоже понял, что произошло нечто серьезное, но он в первую очередь подумал о фирме. Антон вчера сам сдавал отчет в налоговую полицию.

— Что-то с налогами напутали?

— Нет, на фирме все нормально. Дела у нас идут как никогда. Я должен поговорить с вами о личном, — ответил Алексей сыну. Теперь побледнела Шура. Но женщина решила молчать и ждать.

— Это было очень давно, — начал Ростоцкий. Он ходил по комнате, и Антон внимательно следил за его ногами. Сын боялся, что отец наступит на щенка. Но Алексей видел маленькую собачку и аккуратно ее обходил. — Тебя, Антон, тогда еще не было. В техникуме я полюбил девушку. Она тоже училась, как и я.

Звали ее Тоней. У Тони уже был парень, она на меня не смотрела, а вот ее подружка Светлана в меня влюбилась и проходу не давала.

Светлана была капризной избалованной штучкой и мне вовсе не нравилась. Зато она нравилась моему брату Сергею.

Техникум я закончил, пошел работать и все бегал за Тоней. Но Тоня вышла замуж за своего парня. Я сел в поезд и уехал. Завербовался в Узбекистан ловить змей. Деньги за это давали приличные, правда, навыка у меня не было.

Случайно один парень рассказал, вот я и дернулся.

Добрался я до Ташкента, потом приехал в Андижан, подписал договор, и послали меня в горы возле Оши. Есть такой городок в предгорьях Памира. Два раза сходил за змеюками с инструктором и потом работал сам. Через два месяца цапнула меня гюрза. Эта их гадюка — ядовитая дрянь. Мне раздуло ногу, и если бы не Халит, я мог подохнуть. Халит случайно на меня напоролся, притащил к себе в дом, и они с женой вместе меня выходили.

Он собирал в горах мумие, а сдавать товар тоже ездил в Андижан. Мы с ним деньги в одной конторе получали. В этой конторе работала молодая женщина, узбечка. Очень красивая женщина. Мы с ней сошлись. Я хотел на ней жениться, но она отказывалась и посмеивалась надо мной. В дом она меня к себе не пускала, а ко мне в Оши приезжала. Неожиданно я узнал, что эта женщина замужем. Я ей сказал, что больше видеть ее не желаю, и никогда больше не видел. Я с горя сразу вернулся домой и женился на Светлане. Тогда и появился на свет Антон, ну и второй. Не хочу о нем говорить.

Светлана требовала много денег. Дома я столько заработать не мог и снова завербовался в Азию. Брат Сергей тем временем завел подпольный цех и стал богатеньким. Светлана сбежала с ним и сынков бросила. Я оставил малышей на сестру и поехал в Азию в последний раз. Хотел заработать побольше денег, построить дом и спокойно вырастить детей. Вот тогда я и встретил тебя, Шура. Встретил, полюбил и до сих пор люблю.

Шура с облегчением вздохнула. Алексей о своей молодости раньше не говорил, и теперь она слушала с интересом.

Ростоцкий задумался, помолчал, взял щенка на руки, сел с ним на диван и, пощекотав собачку за ухом, снова заговорил:

— Прошлым летом к нам в дом пришла девушка. Пришла она к Шуре. Ты, Шура, знаешь почему. Я не об этом. Надя за несколько дней стала мне как родная. Я знаю, Шура, ты о другом думала, а она мне не как баба, а как ребенок пришлась. Мы подружились. Всем эта дружба со стороны странной казалась. У меня близких людей, кроме вас, двое: Надя и Халит. Халит нашелся. Скоро друга увижу. Ерожин Халита случайно встретил и карточку той женщины у него увидел. Женщину эту Петр знал. Это была жена его приятеля Райхон Ибрагимова.

— Опять Райхон, — прошептала Шура. — Почему эта гадина даже мертвая меня достает?

— Да, Шура. Ты ведь мне имени своего бывшего мужа не говорила. А Надя — дочь Райхон и моя дочь. Вот что я вам хотел сказать. Сейчас она больна, и я завтра первым рейсом в Москву.

— Выходит, Надька — моя сестричка? — сообразил Антон и обрадовался. — Классная девчонка. Я о такой сестре и мечтать не мог.

— Господи, до чего же свет мал, — сказала Шура и подошла к мужу. — Прости меня, дуру. Это все мои дела аукнулись. И ревность мою дурацкую прости. А почему ты обещал рассказать через семь месяцев?

— Надя забеременела, мы с Петром договорились до рождения ребенка ей меня не открывать, чтобы не волновать. А у Нади не получилось. Петр сказал, что она в больнице и ребенка больше нет.

Алексей замолчал, встал, протянул щенка Антону и ушел в свой кабинет. Шура заметила на глазах мужа слезы и побежала реветь в спальню. Антон остался со щенком один. Песик у Алексея пригрелся и помалкивал, а теперь, в других руках, громко заскулил. Антон вышел в кухню, налил в бутылку молока, надел на горлышко соску и ткнул щенку. Тот прихватил ее, зачавкал и затих. Антон положил песика в коробку на тряпочку и вошел в кабинет Алексея:

— Па, отвези щенка Надьке. Я вам еще закажу. У друга через месяц тоже клубная сука щенится.

Алексей посмотрел на сына и улыбнулся.

Ерожин проснулся потому, что по крыше топали. Он ошалело огляделся, вспомнил, что спит в машине, и опять закрыл глаза. По крыше ходили голуби. Ноги у него закоченели. За два часа, что он не включал двигатель, машина вымерзла. Старенький жигуленок Михеева, не его «Сааб». В щели задувало. Если бы не оттепель, и часа не выдержал бы. Но сегодня шел первый день весны.

Подполковник потянулся, долго искал ручку, чтобы поднять кресло. В чужой машине без привычки сразу не разберешься. Это в своей хватаешься за все на ощупь и сразу находишь.

Наконец протертое кресло поднялось, и Ерожин завел двигатель. Температурная стрелка словно замерла на нулевой отметке и не желала сдвигаться. Движок простуженно тарахтел и не мог поднять температуру. Петр включил вентилятор печки. Моторчик заверещал и погнал холодный воздух. Только минут через десять в салоне опять стало сносно.

На улице оставалось по-ночному темно, но на проспекте машины начали шуметь. Ночью проедет одна-две, и сразу наступает тишина.

А сейчас автомобили пошли непрерывно. Подполковник посветил на часы. Стрелки показывали десять минут седьмого. Жигуленок стоял у стены больничного корпуса. Там на третьем этаже спала Надя. От этой мысли Петру Григорьевичу стало на душе тепло и уютно. Он включил радио и под тихую музыку еще немного подремал.