– Сьюки? – произнес голос, и я обернулась.

Это был Дуглас. Он закрыл глаза, поняв, что перед ним я. Рот у него приоткрылся, и подбородок агрессивно выдвинулся вперед.

– Мод! – вырвалось у него. – Конечно! Мне следовало бы сразу об этом догадаться.

Он опустился на диван рядом со мной и вытянул ноги, а хромой мужчина в плетеном кресле пристально посмотрел на него. Я ждала, что Дуглас скажет что-то еще, но он просто сидел, опустив голову, и смотрел себе под ноги.

– Зачем ты сюда пришел? – наконец спросила я.

– Я прихожу каждый вечер, когда здесь бывают танцы, – ответил он. – Надеясь на то, что…

– Да, – перебила его я, не желая, чтобы он закончил предложение, – ты приходишь сюда вместо того, чтобы пойти в кино. Надеясь.

– Ты пришла сюда по той же причине.

Я кивнула.

– И в ее одежде. Ты не с Фрэнком здесь, случаем, встречаешься?

– Ну, Дуг! – возмущенно ответила я. – Конечно, это не ради Фрэнка. Но даже если бы и ради него, какое тебе до этого дело?

Он искоса обиженно взглянул на меня, я еще больше разозлилась и повторила свой вопрос – правда, шепотом, себе под нос. Но злость получалась абстрактная, я не могла по-настоящему сердиться на Дугласа.

– И сколько же времени ты будешь сюда ходить? – спросила я.

– Столько, сколько смогу выдержать.

Мы отвернулись друг от друга и стали созерцать начинавшуюся суету в фойе. Вот-вот должна заиграть музыка, и посетители устремлялись в танцевальный зал.

– Я не знаю, куда еще мне ходить, – заметил он. – И не знаю, что еще искать.

Я кивнула, внимательно всматриваясь в его профиль. Мне в тот момент Дуглас действительно очень понравился. Он понравился мне за настойчивость, за преданность, за силу воли. Ведь он продолжал искать, несмотря ни на что, а Фрэнк давно на все махнул рукой.

– Дуг, – начала я, желая прояснить еще один вопрос, – ты и Сьюки…

– Она была очень добра ко мне, вот и все, – ответил он, уставившись на выходящих из фойе посетителей. – Благодаря твоей сестре у меня было к кому пойти, с кем поговорить.

Мне хотелось спросить у него, в чем же конкретно проявлялась ее доброта, но я не знала, как это сделать так, чтобы его не оскорбить. Дуглас всегда меня немного раздражал, я придиралась к нему и часто доводила своими издевками, хотя на самом деле это получалось помимо моей воли. Сейчас мне не хотелось рисковать, сказав что-нибудь лишнее. И я так и не смогла избавиться от ощущения, что меня обманули, подвели, хотя оно, наверное, давно уже должно было пройти. Дуглас упорно всматривался в спины мужских пиджаков и женских вечерних платьев, а я наблюдала за тем, как кровь то приливает у него к щекам, то, наоборот, отливает и как сквозняк от приоткрытой двери ерошит ему волосы. И я улыбнулась ему, хотя он этого и не видел.

Я собиралась пойти с ним в «Павильон» в следующую субботу, но, когда предложила ему это, он не выразил особого энтузиазма. Я не заметила, когда он ушел, так как сама была либо занята, либо меня просто не было дома. Я сделала еще одну попытку на следующей неделе, после того как сходила в гости к своей подруге Одри – мама и папа снова поехали в Лондон, чтобы еще раз попытаться прояснить вопрос о Сьюки, – а Одри стащила у своего отца бутылку джина и настаивала, чтобы мы с ней выпили ее, хотя нам обеим совсем не нравился вкус джина. К тому моменту, когда я приехала в «Павильон», танцы уже закончились и Дуглас давно ушел.

Когда я возвращалась домой, небо потемнело, только что прошел дождь. Мостовая у новых домов блестела. Из чистеньких садиков перед домами множество улиток совершали самоубийственные попытки выползти на дорогу. Воздух был наполнен запахом креозота, исходившим от недавно построенных заборов. Через какое-то время стало так темно, что я уже не видела землю перед собой, и меня охватил ужас, что я могу наступить на улитку. Я хорошо представляла себе, с каким хрустом ее раздавит мой каблук.

Когда я была младше, я обычно медленно пробиралась по дорожке, подбирая по пути каждую улитку и перенося ее в безопасное место в саду или, по крайней мере, к соседним кустам. Но, став взрослее, я оставила эту привычку и просто ходила, внимательно глядя себе под ноги, чтобы вовремя заметить водянистое мерцание улиточных следов, и затем шла по проторенной ими дорожке. И вот теперь я прошла уже примерно половину пути, когда услышала первый хруст. В этот момент я неожиданно заметила сумасшедшую; у меня едва хватило времени на то, чтобы выругаться. Я мгновенно испытала омерзительное чувство – сочетание сострадания и отвращения.

Сумасшедшая стояла на влажной дороге с противоположной стороны единственного припаркованного на улице автомобиля и смотрела сквозь двойное стекло. Она бессмысленно царапала пальцами по его двери, но то, что она хотела достать, оставалось ей недоступным. На нее упал поток света от внезапно включенной в доме лампочки, а отброшенная ею тень скользнула в мою сторону. В садик вышел неизвестный мне мужчина и начал что-то кричать. Вокруг него стали собираться люди. Он стоял рядом со стеной своего сада, проводя руками по ее верху, в том месте, где он сам или кто-то из строителей положил в цементный раствор много разноцветных камешков. С разных сторон подходили соседи, чтобы послушать, что он кричит, а мужчина вопил все громче, но я никак не могла сосредоточиться на смысле его слов из-за сумасшедшей, которая стучала по окну машины.

Создавалось впечатление, что она дрожит, освещенная ярким светом. Ее седые волосы развевал ветер. Мы смотрели друг на друга сквозь стекло, и я думала, сколько же времени она провела здесь. Интересно, она следовала за мной по дороге или же ждала здесь, где-то спрятавшись? Я задавалась вопросом, каков ее план, да и есть ли у нее вообще какой-нибудь план. Я не могла сдвинуться с места, мою ногу как будто приклеил к мостовой трупик улитки. Какое-то время мне казалось, что мужчина кричит на сумасшедшую, но я ошибалась.

Кто-то пытался выкопать его кабачки, вопил он, и почти преуспел в этом. Он выращивает какие-то особенно крупные кабачки для выставки садоводов, и его овощи вот-вот должны были достичь идеального размера. Мужчина был уверен, что столкнулся с происками врагов. Он заявлял, что видел спину преступника, когда тот убегал, и мог поклясться, что это был старый мистер Мерфи, его главный соперник.

– Седина его выдала. Она мерцала в лунном свете, – говорил он так, словно само это мерцание было страшным преступлением. – Его-то волосы я отличу от любых других. Наверняка отличу. Вот же ублюдок!

Какие-то незнакомые мне дамы что-то забормотали, и он извинился за грубость. Кто-то из соседей предложил пойти к мистеру Мерфи и заставить его продемонстрировать свои волосы. Раздался хохот, люди стали переговариваться, явно теряя интерес к случившемуся. Еще одно мгновение, и вокруг воцарится непроглядная темнота, а я все еще никак не могла сдвинуться с места. Сумасшедшая не сводила с меня глаз, пальцами выстукивая некое подобие безумной азбуки Морзе, но самый большой ужас у меня вызывали ее сверкающие на свету волосы. Это она выкапывала кабачки в саду того мужчины, подумала я, и это ее седые волосы он принял за волосы мистера Мерфи. И я представила, как она копается в саду в темноте, представила себе ее ногти с забившейся под них грязью и то, как она вгрызается в мякоть кабачков.