— А вон, мил человек, видишь горку? — подошел к Тюменцу Фомка. — Под той горкой у нас первая землянка была вырыта. Голодны и сиры, лютую зиму мы в ней перемаялись.

— Эй, Данила! — крикнул Сидорка, смотревший вверх по реке. — Куда ж этот, рыбий глаз, твой начальник Юшка Селиверстов запропастился? Его паруса и в помине нет!

— Был бы он только «рыбий глаз», то было бы полбеды, — ответил ему чернобородый мужик с серебряной серьгой в правом ухе.

Это был Данила Филиппов, промышленный человек из ватаги Юрия Селиверстова.

— Беда, что он еще и завистливый глаз, — многозначительно прибавил Данила.

— Кому ж, мил человек, он, Юрий, позавидовал? — спросил Фомка, прищурившись.

— Кому? Да приказному вашему Семену Дежневу, его товарищу Никите Семенову, тебе, Фомка, всем вам, ватажникам Дежнева!

Дежнев усмехнулся:

— Нашел кому завидовать! Не нашим ли кровавым ранам, не голодному ли терпению нашему, когда мы лиственничную кору и всякую скверну ели, он позавидовал?

— Нет, — засмеялся Григорий Байкал, — этого нашему приказному не надобно! Моржовой корге! Вот чему он позавидовал!

— Корге?

— А думаешь, чему? — спросил Данила Филиппов. — Как услыхал он от тебя, Семен, про ту коргу, что нашли вы два года назад возле Анадыря-реки, что морж на нее в великом множестве вылегает, что набрали вы там заморную кость «рыбий зуб», — так он, Юрий, даже позеленел от зависти.

— Позеленел, говоришь?

— Не вернуться мне к малым детушкам, коли вру! Спросите хоть Савку Тюменца с Гришкой Байкалом. Пусть они скажут.

— Обозлился, — подтвердил Байкал.

— Он у нас такой, — вздохнув, согласился и Савва Тюменец.

— А опосля, только вы все ушли, — продолжал Данила, — он подозвал нас к себе, посмотрел эдак пронзительно, да и говорит: «А не та ли это корга, что я, Юрий, вместе с Михайлой Стадухиным, тому уж пять лет, как нашел?»

Вся ватага дружно захохотала.

— Эк, куда метнул! — воскликнул Иван Казанец. — Забыл только он, гадюка, что и кроме него есть люди, что пять лет назад ходили морем со Стадухиным. Я, к примеру, Васька Бугор…

— Мы-то знаем, что лжет он без совести, — подтвердил Василий Бугор. — Мы-то знаем, что со Стадухиным не только до Анадыря, а и далеко до Большого Каменного носу мы не дошли. Всего-то семь ден ходу было…

Пока ватага «Корги» возмущается притязаниями Юрия Селиверстова, расскажем о событиях последних лет на Анадыре.

Дежнев, Мотора и вся их дружина с облегчением вздохнули после ухода Стадухина с Анадыря. Они построили четыре коча и каждое лето ходили на них, исследуя реку; они ловили рыбу, охотились на оленей и, делая летом запасы, научились легко переносить суровые зимы.

Летом 1652 года сбылась мечта дежневцев: у северного берега Анадырского залива они открыли моржовую коргу — косу, служившую лежбищем тысячам моржей. Охотникам даже не приходилось истреблять большое число животных: на корге было много «заморного» рыбьего зуба — клыков моржей, издохших от старости или погибших в схватках.

Полтора месяца назад сухим путем, как в свое время Мотора и Стадухин, явился новый искатель «рыбьего зуба» — Юрий Селиверстов. Это был тот казак, которого Стадухин отправил в 1650 году в Якутский острог с отписками и несколькими моржовыми клыками.

Человек наглый и лживый, Селиверстов одурачил нового воеводу Дмитрия Францбекова. Каких только небылиц не рассказал он воеводе о своем плавании со Стадухиным! И четыре реки-то за Колымой он видел; и людей-то там очень много; и заморная моржовая кость лежит там на берегу моря, подходи только и нагружай ею целые суда!

Воевода поверил Селиверстову. Он выдал ему наказную память и новый, хорошо снаряженный коч. Селиверстов получил порох, свинец, «промышленный завод» — орудия для моржового промысла, подарки для иноземцев и товары для обмена на меха и моржовую кость. Более 3600 рублей стоила воеводе «справа» Селиверстова.

Прибыв на Колыму, Селиверстов не пошел в море за заморной костью, существовавшей лишь в придуманной им сказке. Он предпочел, оставив коч, перевалить через горы на Анадырь, чуя там более легкую поживу.

Дежнев и Никита Семенов, заменивший погибшего три года тому назад Мотору, простодушно рассказали ему о корге и дали два коча для моржового промысла. Один из этих кочей Селиверстов успел потерять по своей небрежности, даже не спустив на воду: коч разбило в половодье плавником.

Дежнев взял к себе на коч часть людей Селиверстова, а ему дал опытного кормщика Анисима Костромина. Третий из оставшихся кочей Дежнев отправил на ловлю белой рыбы. Она обычно шла в начале июня…

Но возвратимся к кочу, названному «Коргой» в память желанной находки.

Морской прилив наконец погнал воды Анадыря вспять, создав сильное обратное течение. Вода в реке быстро поднималась. Дежнев не спешил. Но едва начались первые признаки отлива, как он посадил всех людей на весла и поднял якорь.

Коч понесся вдоль берега. Гребля и течение быстро проносили его мимо береговых утесов и снежных забоев — громадных пластов снега, высотой в несколько сажен, нанесенных вдоль крутых берегов зимними метелями. Снежные забои не успевали растаивать даже до августа.

— Забой пошел! — вдруг крикнул Сидорка, увидевший, что снежная масса двинулась.

Дежнев круто отвернул от берега. Подмытый снизу, забой оторвался от приютившей его скалы и всей своей массой рухнул в реку. Фонтан воды взлетел в воздух, обдав ватагу ливнем. Вода закрутилась, и огромная волна ударила в борт коча. Не отверни кормщик вовремя, коч был бы потоплен.

Открывалась ширь Анадырского залива. Отойдя от берега, Дежнев поднял парус и пошел к моржовой корге. Позже ее прозвали Русской кошкой. Это песчаная коса в несколько верст длиною.

Сквозь шум моря издалека слышался рев животных.

— Кто-то их тревожит, — проговорил озабоченный Василий Бугор, поглядывая на приказного.

Дежнев ввел коч в узкий залив, что с запада от корги. Хоть главное лежбище моржей было на восточной стороне корги, но и здесь огромные неподвижные туши лежали вдоль всего берега.

Григорий Байкал, не видевший раньше моржей, почесал затылок:

— Вот так зверь, — что твоя жирная свинья!

Круглая морщинистая голова моржа вытянулась из складок толстой шеи, задние ласты показались из-под брюха, маленькие глаза сверкнули. Зверь поднялся на мощных передних ластах и взревел. Огромные клыки придавали ему вид допотопного чудовища. Пыхтя, морж неуклюже заковылял к берегу и бросился в воду. Он вынырнул возле коча, ловкий в воде и теперь уже не кажущийся безобидным. Он пыхтел и фыркал, удивленный и грозный. Снова нырнув, морж попробовал клыками прочность коча.

— Эта «свинья», мил человек, — сказал Фомка Байкалу, — пострашнее ведмедя. Ошкуй к нему редко подходит.