– Спасибо, – выдавливает подруга, не в силах продолжать злиться рядом с ним.

Да, перед папой трудно устоять.

После этого папа учит меня становится невидимой. Хотя «учит» слишком громко сказано. Это очень сложно и как-то связано с преломлением света. А папа рассказывает мне об этом так, словно это формула, которую какой-нибудь ученый в будущем выведет маркером на окне. Так что я не понимаю и половины. Но потом папа переходит к практике. И делает нас обоих невидимыми, что оказывается очень удобным, если вам хочется куда-нибудь полететь, не привлекая внимания зевак. Это даже круче теории Джеффри про белых птиц.

После общения с Анджелой мое настроение упало, но трудно злиться, когда отец излучает радость, пока мы вместе парим в небе, а ветер несет нас вперед, словно мелодию песни. Я так давно не летала, что даже испугалась, вдруг позабыла, как это делается, но с папой это оказалось так же просто, как дышать. Мы то спускаемся по спирали до самых верхушек деревьев, то взмываем к облакам и, пронзая их, устремляемся все выше и выше, пока не становится трудно дышать из-за разреженного воздуха. А затем парим.

Через какое-то время мы оказываемся у автосалона в Айдахо-Фоллс. Вслед за папой я опускаюсь на пустырь за зданием, и он вновь делает нас видимыми.

Думаю, Анджела обмочилась бы от счастья, если бы увидела это. Но так ей и надо. Хотя я раньше тоже завидовала. Все это время я считала ее сильнее и думала, что у нее все всегда под контролем. Она обо всем узнавала раньше меня. Даже о смерти моей мамы. Она быстрее освоила полет. И умела менять форму своих крыльев. А еще встречала настоящего ангела и проводила лето в Италии.

– Не зацикливайся на этом, – говорит папа. – Ее реакция была вполне нормальной. Как и у тебя раньше.

– Ты умеешь читать мысли?

– Да. Но с чужими эмоциями я справляюсь лучше. Как и ты.

Как и я. От мысли, что мы в чем-то похожи, пусть даже в такой мелочи, я невольно начинаю качать головой.

– Итак, мы в Айдахо-Фоллс.

Я бросаю взгляд на часы. Сейчас четыре, и нам потребовалось всего двадцать минут, чтобы преодолеть расстояние, которое занимает двухчасовая поездка на машине. Мы быстро летели.

– И что мы тут будем делать? – спрашиваю я.

– Выбирать тебе новую машину.

Какая девушка в здравом уме откажется от такого подарка?

Папа оказывается еще и настоящим торгашом. Думаю, мы заполучили самую низкую цену на новенький белый «Суббару-Форестер», на котором затем и уезжаем.

Я сажусь за руль, потому что вождение – еще один навык, которым папа давно не пользовался. Интересно, насколько часто мы будем теперь проводить вместе время? Или, как только мама умрет, он тоже исчезнет?

– Я пробуду здесь столько, сколько захочешь, – говорит он. – Конечно, не каждую секунду в твоем измерении, но в каком-то смысле я всегда буду рядом.

– Это как-то связано со временем, верно? Мама пыталась мне объяснить.

– Смотри, для тебя время – это последовательность событий, которые можно изобразить линией на бумаге. Одно мгновение следует за другим, как точка А соединяется с точкой Б, а затем В. Но там, откуда я родом, нет никаких линий. Мы и есть бумага.

– Вот теперь я совсем запуталась.

Я подъезжаю к автозаправке с небольшим магазинчиком «Рейни-Крик-Кантри».

– Когда-нибудь поймешь.

– С нетерпением жду этого момента.

– Где мы? – спрашивает папа.

– В Суон-Вэлли. Ты обязательно должен попробовать их кубики мороженого в рожках.

– Кубики мороженого? – повторяет он, а на его лице не отражается и капли эмоций, словно это еще одна новомодная вещь, о которой он раньше не знал.

– Оказывается, ты не все знаешь. И я тоже могу тебя кое-чем удивить.

Мы забираем мороженое, которое с помощью специальных совков формируют в идеальные кубики. Папа выбрал мятно-шоколадное, а я – клубничное.

– Когда ты была маленькой, я называл тебя своей клубничной девочкой, – говорит он, когда мы выходим из магазина. – Твоя мама посадила грядку клубники на заднем дворе в Маунтин-Вью, и мы частенько находили тебя там, перемазанную в соке. Думаю, Мэгги потратила немало времени, отстирывая пятна с твоих крошечных нарядов.

– Я этого не помню.

Я веду его вокруг здания и опускаюсь на скамейку. Папа замирает на минуту у меня за спиной, а затем садится рядом. Мы смотрим на горы в свете заходящего солнца, прислушиваемся к журчанию небольшого ручья, протекающего неподалеку, и к реву проезжающих по шоссе машин, которые задают своеобразный ритм.

– Я вообще мало что помню, – признаюсь я.

– Знаю. Ты ведь была еще маленькой.

– Я помню, как ты брился.

Папа улыбается.

– Да. Тебя всегда это очаровывало. И ты тоже хотела это делать. Слава богу, твоей маме пришла в голову идея сделать бритву из старых кредитных карточек, после чего ты садилась на стульчик в ванной и брилась вместе со мной.

– Странно, что ангелу необходимо бриться.

Он проводит по гладкому подбородку.

– Мне и не нужно. Хотя иногда моя должность вынуждает отпускать бороду.

«Моя должность», – я мысленно прокручиваю это слово.

– Но в те дни, когда я жил с твоей матерью, для меня все было по-другому. Мне приходилось бриться, мыться, есть и пить.

– А сейчас нет?

– Сейчас нет. Потому что мне этого не нужно.

Он откусывает большой кусок мороженого и принимается хрустеть вафельным рожком. По его подбородку стекает капля, и я протягиваю салфетку, чтобы папа мог вытереться.

– Потому что у тебя есть другое тело.

– У нас у всех есть две ипостаси, – говорит он. – Душа и тело.

– Раз тело настоящее, то душа… призрачная, – предполагаю я.

– У людей да. Тело твердая оболочка, а душа – прозрачная. Пока они не разделятся. После этого тело обращается в прах, а душа переходит в другое измерение. И уже там принимает твердую оболочку.

– А у меня? – спрашиваю я. – На что похожа моя душа? Ты ее видишь?

– Она прекрасна. – Папа улыбается. – У тебя восхитительная душа. Как и у твоей матери.

На улице сгущаются сумерки. В нескольких метрах от нас начинает стрекотать одинокий сверчок. «Нужно ехать домой», – думаю я. До дома еще больше часа езды. Но я не встаю.

– А мама… попадет на небеса?

Он кивает, а его лицо светлеет. И тут я понимаю, что он рад ее смерти. Ведь если мама вознесется на небеса, то они, скорее всего, смогут видеться постоянно. Одна эта мысль наполняет папу счастьем, но он старается заглушить эти чувства и понять мои.