что ты неформально помогаешь Егерю. Я рад, что вы оба ищете убийцу. Это правильно, – слегка склонившись к Лексу, тихо проговорил Макс. – Я уже говорил Егору. И еще кое-что проверил. Мне неприятно это признавать… но мой брат имел не очень чистоплотные делишки. Он инвестировал большую сумму в клуб «Город ангелов». Наверное, знаешь: «Все виды развлечений под одной крышей». И развлечения планировались… девочки, танцы, музыка, возможно, наркотики, – Макс осуждающе цыкнул языком. – Разврат и вседозволенность. Я нашел договор, где он вступает в долю и прописана сумма. Скорее всего, на бумаге сумма существенно меньше.

– Договор с Рустемом Сахибовым?

– Да, вторая половина клуба его. За ним много чего водится, вплоть до торговли людьми. Отец поэтому не захотел с ним работать. Дорожит своей репутацией. А Дениса понесло. Не могу сказать, насколько он сам представлял всю мерзость этого «проекта». И что планировалось делать за стенами этого клуба. Может быть, действительно не в курсе был. Я когда узнал, у нас у самих все кипело, и разруливать надо было. Отец после инфаркта. Сейчас жалею, что не навел справок, не отговорил его ввязываться. В общем Денис дела с Рустемом вел. Он здесь, кстати. Он подобными вещами давно занимается. Из-за нашего бизнеса в такой форме не убивают, пристрелили бы или на машине сбили. А вот в бизнесе Сахибова извращений полно. И кастрируют, и внутренности вынимают, и наркотой до смерти закалывают, и черт знает, что еще.

– Я понял тебя, – Лекс кивнул. Сахибова он видел среди группы одноклассников. Поговорит.

К ним уже подошел Егерь. Сотрудники ООО «Последний путь» вывезли красивый, строго и достойно украшенный гроб. В зале наступила абсолютная тишина. Лекс почему-то подумал, что уместны бы были женские всхлипы, но тишину ничего не нарушило.

Денис лежал в гробу бледный и будто залитый воском. Лекс не узнавал в этом теле своего друга.

Распорядитель вежливо и тактично распоряжался. Предоставил слово по очередности важности, потом всем желающим. Красивые слова сожалений, воспоминаний, прощаний и печали лились нескончаемым потоком.

Лекс и сам что-то говорил. Слушал Егеря и почти прослезился на речи Макса. В конце был нескончаемый сонм девиц, каждая выставляла свои отношения с ним особенными чувствами, которые невозможно разорвать смертью.

Когда похожих речей перевалило за десяток, распорядитель корректно и вежливо свернул излияния. Рыдающие красотки в черных обтягивающих платьицах, одинаковые, словно из-под ксерокса, потоптались на месте, сбились в растерянную кучку и зарыдали друг у друга на плече.

– Денис – неисправимый бабник. Этого у него не отнять. Девки вешались на него гроздьями, – не очень заботясь о конфиденциальности, шепнул ему Макс.

Предстояло торжественное погребение. Пришлось покинуть спасительный тент, выйти под палящие лучи солнца. Траурная процессия ползла за катафалком, изнемогая от солнца. Горе, в сравнении с жарой, мучало уже не так сильно. Тело мгновенно покрылось потом, рубашка намокла, на лбу выступила испарина. Траурный костюм, словно скафандр из полиэтилена, облепил Лекса, не давая свободно двигаться и дышать. Некоторые дамы предусмотрительно захватили черные широкополые шляпы, но сейчас самое удобное оказалось – это обмахиваться ими, словно веерами, поскольку под черным покровом голова потела, превращая прически в мокрые крысиные хвостики.

Лекс видел смерть, если не во всех, то во многих ее проявлениях. Были в его жизни периоды, когда он сам ходил на волоске от смерти, и человеческая жизнь имела меньшую ценность, нежели горсть мелких купюр. И на похоронах он присутствовал неоднократно. А вот чувство, что в жизни ничего больше не будет по-прежнему, его терзало впервые. Казалось, это только начало. А дальше предстоит что-то еще более невообразимое, то, что перевернет жизнь совсем в другую сторону.

Вереница родственников, друзей и знакомых проходила мимо могилы и кидала горстями землю. Рыхлые мелкие комочки глухо ударялись о лакированную крышку гроба, будто дробь из тирного ружья.

– Ну, давай! Прицелься, задержи дыхание, спускай, – прошептал над ухом Дикий.

Лоб Лекса покрывался испариной, ладони, вцепившиеся в пистолет, тоже вспотели, сердце колотило так, что удары отдавали по всему телу.

Дикий учил Лекса стрелять. Сам обладал природной меткостью и хладнокровием. Как по банкам стрелял по кошкам, собакам и людям тоже. Удивительное качество для жизнерадостного миролюбивого и по-мальчишески улыбчивого молодого человека.

– Не думай, как о живом существе. Мишень. Точка, – шептал Дикий, стоя у него за спиной.

– Не думай, как о живом… – одними губами повторил Лекс.

Он с силой сжал в руке горсть земли. Достаточно влажная, выкопанная с глубины, она спрессовалась в плотный комок и глухо ударилась о крышку гроба, так и оставшись комком. Перед глазами мужчины поплыло зарево из белых лепестков, они трепетали в воздухе и падали в могилу, в нос ударил резкий цветочный запах. Так пахло в квартире Дикого. Так для него теперь пахла смерть. Он поискал глазами, откуда взялся этот вихрь белых лепестков. В нескольких шагах от могилы стояла девушка, неподвижная, словно статуя, с букетом белой сирени в руках. С него слегка осыпались лепестки. В первый момент он подумал, что она в белом платье. Это совсем не удивило его. Не резануло неприличием по глазам. Но в голове пронеслась мысль, как странно, что организаторы допустили подобный казус у гроба. Белое платье возмутило бы присутствующих, оскорбило бы. Странно и удивительно. Но угол зрения немного сместился, и все вернулось на свои места: платье, как и положено ситуации, черное, вот только ткань настолько легкая и тонкая, что вся бликовала на солнце, становясь светлой. Лекс не мог оторвать взгляда от гостьи. Она не прошла в очередь кидающих в могилу землю. Она ни с кем не разговаривала, никого не искала взглядом. Она стояла недвижимо, словно неживая. Лицо не отражало чувств, даже глаза не моргали. Красивые широко распахнутые глаза, слишком большие для ее маленького личика. Он будто внимательно и настороженно наблюдали за чем-то важным и происходящим не здесь. Идеальная осанка и тонкая изящная фигурка с прорисованными мышцами, угадывающимися даже под тканью платья, без сомнений выдавали в ней спортсменку. Нет, слишком изящная и величественная. Скорее танцовщица. Она танцовщица. Лепестки сирени так и сыпались к ее ногам. Вокруг уже налетело порядочно белых капелек, а букет все также остался пышным.

Почему облетают цветы? За сегодняшнее утро ветер не шелохнул ни одного листочка на дереве, ни одного волоска на голове. Жара и духота, словно гигантское желе, шлепнулись на город, и все движения сделались вязкими и тяжелыми. Как лепестки с букета девушки долетели до могилы? Лекс дернулся в ее сторону. Кто она? Кто ее пригласил? Откуда она знала