Лежал на Эре, чувствовал своим носом ее щеку, пальцами волосы, своей грудью – ее грудь. Один на двоих воздух, один ритм, один полет.

Она уснула.

Кайд бдел. Ощущал тянущуюся ночь, как резиновый гудрон – жаркий и влажный. В два ночи прогрохотало на западе, усилился ветер. К трем стих. Эра спала; пикал в воздухе неслышный сканер ее сердечного ритма.

«Дыши».

Отрисовывался в его голове процесс завершенности процесса: девяносто восемь и семь. Девяносто девять и один. Девяносто девять и три…

«Дыши».

К четырем похолодало, около пяти почти незаметно посветлел край неба.

Девяносто девять и шесть.

В половине шестого присела на ветку соседнего дерева и несколько раз каркнула черная большая птица.

К семи он уснул.

Проснулся, потому что замерз. Вздрогнул и едва не онемел от ужаса от страшной мысли – сейчас откроет глаза, а она мертва. Не дышит, потому что он уснул. Потому что сам толком не отдыхал в последние дни, лишь иногда отключался в кресле с ноутбуком, все остальное время либо следил за ней, либо бегал за Тенями. Еще думать начать толком не успел, а уже покрылся холодным потом – как можно было? Ведь знал же, что сам на пределе, что контроль отпускать нельзя…

Не было ни звезд, ни птицы. Нежное рассветное небо – светлее справа, темнее слева.

Эра, рассеивая его шок, оказалась теплой. Оказывается, он замерз, потому что выпала роса, промокла одежда, и прошелся над потухшим костром ветерок.

Девяносто девять и девять.

Она дышала. Вместе с ним. И сама.

Цифры в его голове будто неохотно перещелкнулись на «100» и застыли, принялись медленно гаснуть.

Все, процесс завершен. Завершен. Аппарат искусственного дыхания можно отключать – штекер из розетки, погасить монитор. Снять халат, развязать тесьму маски на затылке, устало стянуть с головы колпак.

Пациент жив.

Кайда впервые трясло от перенапряжения.

Он держал ее даже во сне. Не выпустил. Держал.

Скакнуло и запрыгало спущенное с ошейника собственное сердце; медленно тухли многочисленные экраны в голове.

Курсор на пустом поле.

End. End. End.

И прочерк. Новых команд больше нет.

Уровень 15. Лоррейн.

Кайд.

Он не мог к ней идти. Не должен был. Чувствовал себя в десять раз нестабильнее, чем тогда, когда набирал «тишину». Боялся не только того, что не даст ей отдохнуть, но того, что снесет все своим напором.

Кайд сидел в кресле и познавал смысл слов «сдерживаемая одержимость».

Он стал зверем.

Коснись он ее сейчас, сразу подомнет, ни о чем не спросит, просто начнет «делать» и будет делать это так долго, что…

У него сводило от напряжения челюсти.

«Дыши. Дыши. Дыши».

На этот раз он говорил это себе, чтобы просто сейчас не встать, не шагнуть в портал, не показать ей наяву, на что именно она подписалась, однажды сказав ему «да».

Это пожизненное «да». Очень серьезное.

В ее доме разойдутся по швам стены, она вылетит с орбиты в космос, она, наконец, увидит, что именно бурлит в нем и вскоре начнет кипеть в ней. После возвращения с Литайи Дварт поспал всего три часа, но чувствовал себя так, словно бездействовал и заряжал батарею трое суток кряду.

Она должна набраться сил. Придется терпеть. Возможно, она не придет к нему ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. «Это норма. Норма. Норма!» Понимал. И зверел еще сильнее.

Нужна последовательность и поступательность. Медленное вторжение в зоны друг друга, осторожность, крайняя аккуратность.

Сейчас он не был на нее способен.

Блокировал себя, как зараженную вирусом ядерную боеголовку, пытался оставаться хоть сколько-то стабильным, но рисовалась в голове сама собой предупреждающая надпись: «Эра, я иду…»

* * *

Уровень 14. Нордейл.

Эра.

«Отдыхай. Набирайся сил…»

И зачеркнутая буква рядом после слова «сил». Вот, что гласила найденная мной возле кровати записка.

Я набиралась. Спала, ела, снова спала, принимала душ. К пяти вечера вдруг поняла, что чувствую себя не просто хорошо – отлично! Грешно сказать, но лучше, чем до начала адаптации, а ведь полагала, что на восстановление уйдет в лучшем случае неделя.

Физически просто прекрасно.

А вот морально…

Я хотела его видеть. Должна была после пережитого, наверное, ненавидеть, сторониться, хотеть вожделенного одиночества. А вместо этого ждала. Его. Сама не знала для чего… Для слов? Сразу для большего? Вдруг напрочь расхотела спокойствия и тишины, не для этого же адаптировалась, в конце концов…

И раз за разом перечитывала записку – почему зачеркнутая буква в конце? Кайд всегда точно знал, что хотел выразить словами, но не в этот раз? Желал что-то написать, но не написал. Что именно?

«Жди меня в семь»?

«Знаешь, где меня искать»?

«Приходи»?

Может, «люблю»?

Он так и не произнес этого. Завершил процесс, вытянул меня практически с того света. И ушел.

Время пять – его нет.

Шесть – нет.

Семь – нет.

Не знаю, что со мной случилось после того, как я многократно развалилась и сложилась по атомам, и пережила серию из десятков вливаний и тысяч судорог, но терпение во мне отказало.

Наверное, следовало дать нам паузу, вытерпеть хотя бы пару суток, «восстановиться», как мне и советовали, но вместо всего этого я поднялась с места и направилась в зимний сад, к порталу.

На секунду испугалась, что его там не окажется, что Дварт его закрыл, но марево продолжало приглашающе висеть у стены.

«Черт, почему не он? Почему сама?»

Сидеть бы гордо и ждать, но я не для этого адаптировалась, чтобы ничего не увидеть, не позволить и не попробовать. Хватит. Хочу свое. Хотя бы кусочек.

* * *

(Kings & Creatures – The March)

Он был только из душа, когда я вошла в коридор. Как раз. Влажный, с голым торсом, в тех же тонких штанах, прекрасно обрисовывающих то, что мне очень хотелось увидеть.

И практически сразу снесла с ног мощь, которую он внутри себя сдерживал. Смесь агрессии и секса, плывущая вокруг него нестабильность – совсем, как тогда, когда он набирал «тишину». Хуже. Невероятная сила, галактические ветра в глазах, и при этом вымеренное бешенство зверя, посаженного на цепь.