— Утверждать не буду, но сдается мне, это тот самый человек.

Лейтенант потребовал запасных коней, приказал сержанту немедленно следовать вместе с ними в Лонгви для опознания, а его отряду наглухо перекрыть дорогу.

В пограничной крепости они получили подтверждение, что кавалер де Пейрак с час назад проследовал в сторону границы. На вопрос, кто с ним был, почтмейстер пожал плечами и ответил, что видел только кучера и барона. Кто там ещё прятался в карете, сказать не может.

Теперь патруль погнал во весь опор.

Карету они догнали у самого шлагбаума. Бревно уже опускалось вниз, а карета с беглецами спешно катила к следующему полосатому барьеру, возле которого толпились солдаты в красных мундирах с черными кокардами на треуголках. Шамсолла принялся отчаянно нахлестывал лошадей.

— Стой! Стой!.. — закричал лейтенант и выстрелил в воздух.

Кучер вскочил, ещё энергичнее заработал хлыстом. Полицейские спешились у шлагбаума и, кто положив ружья на полосатое бревно, кто с колена, дали залп. Кони неожиданно резко свернули к левой обочине. Шамсолла не смог их удержать и сам кубарем полетел с козел. Карета накренилась и с треском опрокинулась. Полицейские было бросились в ту сторону, но австрийские солдаты по команде офицера уже выскочили вперед, к пограничной линии. Передние опустились на одно колено, взяли ружья на изготовку, задние, стоявшие в полный рост, тоже припали к прицелам. Так и замерли.

Лейтенант выругался, однако пересечь границу не решился. Для начала потребовал выдать ему беглецов, на что австрияк ответил, что пока документы путешественников не будут проверены, ни о какой выдаче и речи не может быть. Кроме того, для этого необходим специальный приказ, а пока господину лейтенанту во избежание международного конфликта следует вернуться на свою территорию. Лейтенант помянул всех чертей, их хозяина и направился назад.

Между тем из опрокинувшейся кареты первым выбрался Массена, помог вылезти Жанне — та громко охала и держалась за голову. Затем Андре подхватил Сен-Жермена. Графу, по-видимому, досталось больше других. Он громко постанывал. Оттолкнув Массена, первым делом бросился к Жаку. Тот упал на живот с подвернутой под себя левой рукой, правая была откинута в сторону. Его затылок был напрочь размозжен пулей. Все трое встали возле бездыханного кучера. Наконец Андре перевернул его на спину, подложил под затылок платок. Ткань неторопливо начал пропитываться кровью. Пятно ширилось, превратилось в подобие нимба… Граф, все также постанывая, встал рядом с телом на колени, закрыл Шамсолле глаза, сложил ему руки на груди и неожиданно громко и пронзительно выкрикнул «Хик!», следом через секундную паузу «Пхет…».

Потом зарыдал.

Для того, чтобы обладать истинным знанием, следует учиться у пирамид.

граф Сен-Жермен

Почту слуга графа Сен-Жермена Карл привез из Бальцерса утром — тогда же он встретился с посланцем великого мастера общества «Канноников святого Храма Иерусалимского», который наконец решился переслать с доверенным человеком некую, имеющую широкое хождение среди нынешних масонов и примкнувших к ним последователей тамплиеров легенду, якобы объясняющую древность их общества и его незримое существование в веках. Отношение к этому ценнейшему документу в разных ложах разное, но все уставы сходятся на том, что теперь, по крайней мере, стал ясен духовный источник тяги всех людей к свободе, к знаниям, к свету, возвещать о которых были призваны братья.

Познакомившись с сопроводительной запиской, приложенной к запечатанному четырьмя герцогскими печатями, с пламенеющей звездой на лицевой стороне пакету, Сен-Жермен усмехнулся и оставил чтение этого наконец-то истребованного свидетельства на потом. На вечер… Он испытывал откровенное недоверие к этому документу, который, по мнению большинства братьев, объясняет все и вся и вносит необходимую «историческую» струю в миф о великом строителе иерусалиского храма по имени Хирам или Адонирам.

Сен-Жермен такого не знал. Представьте, дорогие братья, ни разу не свиделся с древним зодчим на путях-перепутьях былого. Кого только не довелось повидать — рабов, пораженных паршой, святых, потрясателя вселенной, хромого Тимура — но о Хираме даже не слыхивал. Говорят, что в Библии упоминается это имя. Он не нашел. Бог с ним, с Хирамом!.. Он готов смириться и возвеличить его, лишь бы этот, якобы извлеченный из глубины веков манускрипт, указывал братьям верное направлении, помог соединить их и возвеличить мечту Джованни Гасто, мессира Фраскони, полковника Макферсона и других отцов-основателей. Возможно, с помощью этого древнего свидетельства можно будет окончательно свести братьев в единую — истинную! — Ложу?

Он верил и не верил, потому, наверное, и томился, весь день не подходил к письменному столу. Прогулялся в буковой роще, до обеда удил рыбу на горной речушке — хотел порадовать Карла. Только к вечеру, когда в доме начал оседать свет, он поднялся на второй этаж, в кабинет. Здесь устроился лицом к окну, выходящему на узкий балкон или галерею, по периметру обегающему все строение. На галерее уже был отчетливо различим густеющий полумрак, скрадывающий трещины в деревянных столбах-стойках, поддерживающих черепичную крышу, щели между досками в ограждении балкона, крашеные перила. На фоне этой сумеречной прослойки горы в окне сияли ярко и весело. Мелкие зубчики хребта, скальной стеной встававшего над долиной, удивительно преломляли солнечный свет…

Уже который год граф жил в своем имении Сен-Жермен, расположенном неподалеку от Барцельса, что в Лихтенштейнском княжестве. Сразу после смерти Шамсоллы, отправился путешествовать — побывал в Северо-Американских Соединенных штатах, затем навестил друзей в Индии. Вернувшись в Европу неожиданно обнаружил, что о нем забыли. Память о знаменитом наставнике жила, однако его самого все считали давно умершим. Он не стал разочаровывать публику, воспользовался давним приглашением князя, у которого когда-то приобрел это поместье и поселился здесь, в глухом углу. Жирным куском этот небольшой участок, включавший буковую рощу, альпийский лужок и выше, по склону горы, заросли кустарника, назвать было трудно. Имение скорее походило на деревенскую ферму. Дом двухэтажный — нижняя половина сложена из камня, вторая представляет из себя бревенчатый сруб, огражденный со всех сторон балконом, так что вид на хребет Ретикон, открывавшийся из окна, обладал всеми свойствами живописного полотна. У него в кабинете висели ещё две картины — «Святое семейство», расположенное слева от стола, и справа автопортрет, по которому он сверял время.

Граф Сен-Жермен вздохнул, покрепче укутался в подбитый мехом плащ, глянул на портрет. На дворе весна 1837-ого, а на полотне все тот же цветущий сорокалетний мужчина, каким он был в шестидесятых годах прошлого восемнадцатого — века. Ну разве что постарел лет на десять!..

Вот только глаза ослабли. Граф зажег свечи, осмотрелся… Теперь хорошо. В окне скоро начнут собираться звезды, в комнате сгустится уютный мрак, оживут картины. Его улыбающаяся физиономия на портрете поскучнеет, насупится, начнет морщить лоб. Святое семейство займется обсуждением поступивших за день молитв, страстных призывов оказать милость, потом примется жалеть хулящих, прощать грешников и наконец займется ниспосланием снов страждущим… Теперь можно приступить к чтению легенды о некоем Хираме,[116]с которым ему так и не удалось познакомиться на дорогах истории.