Оба этих пути, хоть и по-разному, стали доминантными в истории. С одной стороны, у нас были страшные войны, политические потрясения, экономические махинации и силовые операции. С другой – созидание и творчество всегда оставались ведущими силами в развитии цивилизации. Но может, несмотря на все грандиозное строительство, мы все еще находимся в темном Средневековье? Ведь большинство людей разделяют подчинительно-противительную ориентацию. Чему детей учат в школе, чего требуют от своих сторонников политические организации? Подчиняться и реагировать на обстоятельства так, как положено. В конце концов, люди в темные века не знали, что живут в Средневековье. Они не говорили: «Ох уж эти темные века! Но все пройдет, у нас еще будет Ренессанс, а затем и эпоха Просвещения, и романтизм, а потом уже и индустриальная эпоха, атомный и компьютерный века». Нет, они говорили друг другу: «Вот она – современность, вот они – высокие технологии!»

Задумываясь о том, насколько мир все еще подвластен подчинительно-противительной ориентации – как он действует под диктовку стратегии манипулирования конфликтом и стратегии манипулирования силой воли или стремится оставаться в зоне терпимости конфликта, – мы можем усомниться в возможности говорить о прогрессе. Разве люди принимают самые важные решения не так, как это делали шесть веков назад?! Да, технологии претерпели изменения, но разве мы как человеческие существа продвинулись хоть сколько-нибудь вперед?

Но кое-что все же меняется. Крупнейшая из перемен касается, наверное, взаимоотношений власти и индивида. Мы наблюдаем тенденцию к децентрализации власти. Все больше людей располагают все большими ресурсами. Нашу эпоху не назовешь эрой великих лидеров или эрой больших групп, хотя в 60‑х многие на это надеялись. Тогда считалось, что эра Водолея возвестит о стирании индивидуальных различий и слиянии воедино массового сознания жителей «глобальной деревни». Но когда маятник исторических колебаний качнулся в обратную сторону, групповые ценности идеалистически настроенных людей 60‑х – начала 70‑х годов уступили место эгоцентричным ценностям поздних 70‑х и ранних 80‑х. Хиппи превратились в яппи[43]. Люди с левыми политическими взглядами и активной гражданской позицией, чья юность пришлась на 60‑е, стали родителями поколения молодых консервативно настроенных республиканцев. Может, пламя демократических устремлений потухло под ветром перемен в политике?

Нет, демократия – не политическая система, а идеал. Идеал, который можно описать двумя словами: «свобода личности». Когда идеал восторжествует, систему государственного управления можно будет структурировать так, чтобы общество двигалось именно в таком направлении. Если личность свободна, она способна делать выбор и объединиться с другими личностями ради общего блага, ради достижения общей цели, а также ради защиты и торжества общих интересов. Именно из свободы рождается естественное желание порядка. Идеал свободы всегда рассматривался как вопрос политический, или государственнический. Однако такая его постановка выводит на первый план систему. В рамках подчинительно-противительной ориентации свобода должна прийти со стороны системы. Не система должна быть построена для поддержания идеала свободы, а наоборот: системе вменяется обязанность генерировать идеал свободы. На самом деле никакая система не будет делать это. Не стоит этого ждать.

Когда система (государственная, корпоративная, общественная) перестает исполнять свою функцию – служить достижению поставленных перед ней целей, – она начинает обслуживать только собственные интересы. Мы избираем законодателей, чтобы они писали законы. Каждый год на свет появляется все больше новых законов, и при этом множество старых сохраняют силу. Возникает потребность в большем количестве юристов. Мы плодим «технократов» законности, а не поборников справедливости. Когда такими идеалами, как свобода, справедливость, общее благо и сострадание, начинают заведовать бюрократы, смысл теряется. Система способна воспроизводить себя и двигаться «на автопилоте». Укоренившись, бездумность и беспечность начинают порождать еще большую бездумность и беспечность. Центральная власть во многом лишилась доверия, в том числе из-за войны во Вьетнаме, Уотергейтского скандала[44]и политического лицемерия. Произошла драматическая перемена. Мы больше не полагаемся на правительство и не ждем от него свершений, не надеемся, что оно раздвинет границы и построит великое общество. Большинство людей больше не ожидают от правительства и политиков демонстрации лидерства. В наши дни настоящие лидеры, за редким исключением, появляются из низов, и политики – последние, кто могут с ними сравниться. В этом одна из причин, почему в сфере политики и государственного управления стало мало поистине выдающихся людей. Просто история творится уже не там. Процесс децентрализации власти происходит и по этой причине. Децентрализованная власть может вызвать замешательство у тех, кто привык к централизованной власти, но не у молодого поколения.

Так может ли личность быть свободной? Когда человек находится в структурном конфликте, его действия диктуются структурой. Могут ли люди быть свободны независимо от политической ситуации? Да – в той степени, в какой они способны изменить структуру, и эта перемена окажется осуществлена их руками. Если бы люди были «механистическим» продуктом структуры, условий существования или психологии, они не могли бы стать свободными. Есть небольшая группа людей, которая верит в обратное, но она не выражает мнение артистического сословия мира, всех людей искусства, которые понимают разницу между выбором, то есть решением, и последствиями, с одной стороны, и предопределенностью – с другой. Свобода личности может быть поддержана системой, но не может быть создана системой. Как прекрасно сказал Роберт Фрост в поэме «Как трудно не принять венца, когда велят твой дух и обстановка»:

Творцам она [свобода] не так уж и важна.

Необходимую для них свободу

они обычно чувствуют в себе

и в самой сути своего искусства[45].

Свобода выбора имеет фундаментальное значение для творческого процесса. Ощущение обладания такой свободой играет важную демократизирующую роль, особенно когда демократия воспринимается не только как политическое понятие. На самом деле сегодня на авансцену выходят иные силы демократии, которые корнями не уходят в политику, но способны влиять на политическую систему. На наших глазах вершится настоящая революция.