– Валяй, – Орлов махнул рукой, направился к лестнице, ведущей на второй этаж. – Поезд уже ушел. Вразуми и дай бумагу, пусть пишет, я должен в Москву позвонить.

Не понимая, что происходит, полковник потел, крутил головой, проводил генеральские лампасы растерянным взглядом, повернулся к Гурову, спросил.

– Какую бумагу? Что писать?

– Чуть позже. Слушайте внимательно, пытайтесь понять.

– Не дурак.

– Нет слов, умница, быстро сообразите, что ваша шкура ничем не дешевле шкуры вашего сбежавшего шефа.

Гуров прошелся по номеру, начал говорить, загибать пальцы.

– Опергруппа из трех человек враз теряет личное оружие и служебные удостоверения. Уже интересно.

– Нет, мы позже выяснили, что это ваша работа, – пробормотал полковник.

– Провинившиеся офицеры пишут рапорты, – на лепет полковника сыщик просто не обратил внимания. – Вы, полковник, обязаны назначить служебное расследование. Рапортов офицеров и вашего приказа о служебном расследовании в природе не существует. Раз! – сыщик загнул палец. – Вы приказали доставить провинившихся…

– Преступников, – перебил полковник.

– Пока из ваших слов в действиях оперативников уголовного преступления не усматривается, – Гуров загнул второй палец, взглянул на полковника с сожалением. – Вы серьезно не понимаете, что несете чушь и, пытаясь прикрыть беглеца, лезете в петлю? Какая схватка? Где она происходила? Ведь будет произведен осмотр места схватки. А такого места не существует. Генерал приказал застрелить неугодных свидетелей, и конец абзаца. Не лезьте в чужое дерьмо, не становитесь прямым соучастником тягчайших преступлений. В ваших показаниях нет ни капли логики.

– Уже и показания? – полковник пытался улыбнуться.

– Пока объяснения, но по тому, что вы городите, мгновенно окажетесь в прокуратуре и будете давать показания. Или вы полагаете, что ваш слащавый прокурор – последний прокурор России? У вас же ничего не складывается. Ну, почему оперативников брали скопом, а не поодиночке? Почему открыли огонь на поражение? И наконец как могло получиться, что три опытных, вооруженных преступника не ухлопали никого из нападавших? При такой операции у вас должны быть значительные потери. Вы перестреляли оперативников, как домашних уток. Почему? Отвечу. Потому, что никто задерживать их не собирался, их просто перестреляли. Я видел капитана Стаднюка, покойник был плохим человеком, но оперативником приличным. Он один уложил бы двоих, как минимум. Вы видели генерала Орлова? Вы знаете, сколько лет он на оперативной работе? Он наверняка захочет побеседовать с людьми, которые проводили задержание и перестреляли своих коллег. Как вы полагаете, чем закончатся эти беседы? Вы в детстве читали сказку «Волк и семеро козлят»?

Сыщик видел, что бьет лежачего, но жалости не было, напряжение последних суток, страх за свою жизнь, который удалось загнать вовнутрь и держать плотно, гнев, обида за честь облеванного прилюдно мундира – все вырвалось наружу и хлестало, хлестало…

– Наши клиенты говорят, что чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок. Возможно, в отдельных случаях они и правы. Но вы же пока не уголовник? Я не знаю, насколько вы замазаны в деле, но убежден, раз генерал Орлов здесь, вы ответите за все содеянное, так не усугубляйте своего положения. Генерал знал, чем кончится наша беседа, и сказал мне: «Дай бумагу, пусть пишет».

Сыщик подошел к стоявшему у стены бюро, вынул стопку бумаги, положил перед полковником.

– Что писать? – полковник дрожащими пальцами выравнивал бумагу.

– Что угодно, хоть стихи, сейчас даже модно, когда арестованные пишут стихи.

Полковник писал медленно, с таким выражением сосредоточенности, будто осваивал незнакомую профессию, останавливался, подолгу смотрел перед собой.

Злость в Гурове улеглась, он поглядывал на «писателя» с некоторым сожалением. Зачем же ты прибыл сюда, мудрец? Ясно, хотел выслужиться. И признал, что неугодных прикончила милиция, тоже желал показаться краше. Мол, признаем, есть среди нас паршивые овцы, но мы их сами и выявили, хотели под суд отдать, оплошали, да с кем не бывает. Ты, полковник, мягко выражаясь, недоумок. Заявил бы, что убили трех оперативников неизвестные бандиты, по факту возбуждено уголовное дело, следствие ведет прокуратура, мы создали специальную группу, ведем активный розыск, и с концами! Попробуй опровергнуть и что-то доказать. Одна была бы надежда, что нервы у одного из исполнителей не выдержат и он явится с повинной. Исполнители? Ведь нашлись же люди, которые получили преступный приказ, отправились выполнять и убили офицеров, своих товарищей.

– Лев Иванович, – позвал Орлов, стоя на втором этаже, у перил.

Сыщик направился к лестнице, обронил на ходу:

– Полковник, вы уж пишите так, чтобы у вас с первого раза правда получилась. Я генерала Орлова давно знаю, буквоед и зануда, каждое слово будет разглядывать да обнюхивать, – с этими словами Гуров поднялся на второй этаж и вошел в кабинет.

– Зануда и буквоед? – Орлов покачал головой. – Я святой, никто другой не мог бы тебя терпеть долгие годы.

И тут произошло совершенно невероятное; генерал и полковник обнялись, даже похлопали друг друга по спине.

* * *

Орлов с «высоконравственным» полковником поехали в прокуратуру, сыщик собрался в цирк, направился к «Жигулям», когда услышал женский голос:

– Лев Иванович, подождите!

По ступенькам быстро спускалась Ольга Дмитриевна. Сыщик с недоумением смотрел на чужую, почти незнакомую женщину и удивлялся, какое же на него затмение нашло, что он чуть не влюбился.

– Здравствуйте, – Ольга протянула руку. – Что у вас с лицом?

– С лицом? – сыщик пожал женщине руку и непроизвольно провел ладонью по лицу.

– Да нет, вы не испачкались, – Ольга старалась улыбаться. – Такие лица бывают у памятников. Да вы вроде и не узнаете меня, забыли, что носили на руках, целовали?

– Почему вы не уехали? Я же предупредил вас: забирайте мужа и уезжайте.

– Вы меня предупредили? В первый раз слышу. Что с вами, полковник?

– Со мной ничего, я в порядке, – сыщик кивнул. – Извините, спешу, – и направился к машине.

Что зажигалка является портативным магнитофоном, сыщик понял с первого взгляда и взял ее у Ольги на всякий случай, может, потребуется протолкнуть супругам какую-нибудь дезу. Сыщик не мог разобраться, какая роль в происходящем отведена Ольге, пожалел женщину и наговорил в магнитофон несколько предупреждающих фраз. Ну если ты совета не поняла, я больше ничего сделать для тебя, милочка, не могу, подумал сыщик, выезжая со стоянки.

Гуров приехал в цирк, ни к кому не заглянув, прошел в зал, уселся в верхнем ряду, смотрел на репетирующих актеров, но ничего не видел: занимался самой любимой, самой трудной работой – сыщик думал.

Убийца. Наркотик. И главный руководитель, который в Москве, скорее всего старый знакомый Константин Васильевич Роговой. На даче убит Кирилл Владимирович Трунин, данные в Москву переданы, проверяются, но через покойника на Рогового выйти не удастся. На него можно выйти через наркотик, когда Патрон захочет его получить. Все это дело будущего, не стоит далеко заглядывать, следует решать вопросы первостепенные, а их два: убийца и связная. Неужели Ольга? Заговорит Рогожин, установится и связная, тут нет проблем. Убийца. Как доказать? След протектора у дачи, где найден труп? След характерный, слепок сделан, но он доказывает лишь факт, что машина в данном месте была, и более ничего. Владелец машины заявит, что никуда не ездил, машина стоит у дома, любой может воспользоваться. Единственная возможность доказать вину – заставить убийцу броситься с ножом на человека и взять в момент броска, с ножом в руке. Сыщик знал, рано или поздно он придет именно к этому решению, всячески оттягивал, не хотел к нему приходить, искал другие пути. Кроме Льва Ивановича Гурова, сыщик никого подставлять не имел права, а к данному человеку он относился с большой симпатией, даже, можно сказать, любовью и рисковать не хотел. Да если я каждому маньяку, вину которого не могу доказать, начну себя подставлять, сколько мне жить осталось?