― Именно тогда у меня было первое видение того, что произошло с Римом под предводительством нового кардинала, имя которого мне неизвестно, — печально заключил Джон.

Самуэль покачал головой.

― Невероятно, что о таких чудовищных вещах нам не известно ровным счетом ничего.

― Мир стал гораздо больше. И гораздо тише.

― Да, — согласился молодой раввин. — Мир стал тихим, как кладбище. Кладбище размером с целую планету.

― Но мы не знаем точно, так ли это, — возразил Дэниэлс. — У нас нет связи с остальным миром.

― То, что мы видим вокруг, не оставляет больших надежд.

― Надежда — это единственный луч света, который у нас остался. Мы не можем от нее отказаться, — настаивал Джон.

― Итак, ты последовал совету Монаха и пришел сюда. Чтобы собрать войско.

― Я пришел сюда, и здесь у меня украли бомбу, и мне пришлось собирать войско для того, чтобы получить ее обратно.

Раввин почесал бороду.

― Но это бессмысленно. Если бы Монах не помешал тебе продолжить свой путь...

― То я смог бы добраться до Рима и не встретил бы этих людей, которые меня чуть не убили, правда? Думаешь, я об этом не думал? Тысячу раз...

Уже несколько недель он тащил свои сани по пустынным заброшенным дорогам, когда на окраине мертвого города, который когда-то назывался Миланом, внезапно оказался в окружении полудюжины вооруженных людей.

Он не заметил их появления. На этот раз его новое восприятие не помогло.

Все чувства, как старые, так и новые, предали его.

Люди кружили вокруг него словно в танце, осыпая проклятиями и оскорблениями.

Они читали древние молитвы на латыни — как заклинания, не понимая их смысла и искажая почти до неузнаваемости.

Это были Сыны Гнева. Они со смехом объявили Джону, что им ничего от него не нужно.

На самом деле им было нужно от него все.

Отняли сани.

Отняли бомбу.

Отняли противогаз и съестные припасы.

Избили, сломав много костей. Издевались над его слепотой. Но именно это Джона и спасло.

Нападавшие решили, что веселее будет не прерывать агонию слепого старика, а бросить его полумертвым на снегу. Близилась ночь. Казалось, он уже слышал Созданий ночи.

Сыны Гнева с хохотом покинули его, оставив на произвол судьбы.

Вскоре опустились сумерки. А вместе с ними пришли создания тьмы.

Они-то и спасли Джона Дэниэлса.

Они подобрали его, окутали теплым коконом своих крыльев и охраняли, пока новые способности в тишине восстанавливали тело священника, залечивали раны и облегчали боль...

― Когда меня нашли разведчики Города, я был уже почти здоров. Я только притворялся, что мне хуже, чем на самом деле, чтобы не напугать их.

― И теперь у тебя есть войско для твоего крестового похода, — заключил Самуэль.

― Еще нет. Начало хорошее, но впереди у нас долгий путь. Но не конкретно этот. Тут, мне кажется, мы уже пришли.

В конце туннеля виднелся — пока еще слабый — свет.

― Думаю, это свет станции Дуомо.

Они вышли из туннеля и повернули в коридор, покрытый все тем же странным черным лаком. Свет постепенно становился ярче, и теперь они могли рассмотреть его в подробностях. Самуэль подошел вплотную к стене.

― Смотри, — удивленно прошептал он.

Джон подошел к нему.

― Невероятно... — тихо произнес он по слогам.

Вся стена длиннейшего коридора была полностью покрыта барельефом. Фигуры на стене были сделаны из того же лака: играющие в мяч дети, красивые женщины, корабли, дома...

На стене были и надписи, тоже объемные. Прочтя их, Самуэль все понял.

― Это реклама. Они взяли рекламные плакаты и сделали из них рельефы.

Джон отошел на шаг назад, чтобы осмотреть этот абсурдный фриз, длиной превосходивший знаменитый фриз Парфенона. Он узнал рекламу Кока-Колы и афишу фильма с фотографией актрисы, которую, судя по объемным буквам под изображением, звали Дженнифер Лоуренс.

― Зачем им было делать это?

Джон пожал плечами.

― Я вовсе не утверждаю, что понимаю их.

― Знаешь, Джон, я хочу задать тебе один вопрос с тех пор, как увидел тебя. Эти создания... мы называем их Монстрами, демоническими созданиями. А вдруг они, наоборот, тоже часть Божьего замысла?

Джон задумался.

― В Евангелии от Иоанна есть одно место, где Христос говорит: «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора». Я много думал об этих словах с тех пор, как впервые в жизни увидел этих созданий.

Священник провел пальцами по подсолнухам с афиши, рекламировавшей выставку Ван Гога. Цветок был холодным и скользким на ощупь.

― Идем, — сказал он в конце концов, оторвавшись от своих мыслей.

― У тебя не болит голова? — спросил Самуэль, кривясь от боли.

― Это нормально.

― Боль усиливается.

― Это тоже нормально. Мы приближаемся к этим созданиям. Поначалу они всегда так действуют. Стисни зубы и продолжай идти.

За коридором следовал другой, еще длиннее предыдущего, заканчивавшийся длинными эскалаторами. Их ступени тоже покрыты черным лаком. Путники медленно шли через пустое пространство, стараясь не поскользнуться на гладкой, как стекло, поверхности.

― А у тебя тоже есть ощущение, что за нами наблюдают? — спросил Самуэль.

― С того момента, как мы вошли в этот коридор.

― Где они?

― Они могут быть где угодно.

Раввин внимательно, насколько позволяло скудное освещение и сильнейшая головная боль, рассматривал рельефы на стенах. Джон и Самуэль поднялись почти до самого конца эскалатора, когда несколько фигур вдруг отделились от потолка. Как будто капли бензина падали на пол и медленно поднимались, принимая форму крылатого существа. Джон насчитал шестерых. Они стояли неподвижно, пока люди не продолжили подъем, и соблюдали постоянную дистанцию, около сотни метров. Когда люди останавливались, они останавливались тоже.

― Кажется, они не опасны.

― Кажется, нет, — подтвердил священник. — Они настроены не враждебно. Идем.