Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любопытную книжицу я нашел в обители пыли, мой друг, - для важности я зашуршал страницами. - В руки возьмешь – не оторвешься. Тут написано, что колдуны умеют особым кличем подзывать горных змеев. Вот и призадумался, не слышал ли я голос атамана, прежде чем спустился на тебя змей? А будь так, чем ты Демьяну насолил? Почему он захотел тебя убить?
– Марфуша, – Лаврентий кашлянул, прижимая кулак ко рту. - Демьян за нее на меня ополчился. Он был безумно ей увлечен. Похожая страсть разве что в пьесах католиков описана. Да не срослось у них. Расстались. Демьян все выспрашивал меня о ней. Ну, я нагородил ему по глупости, как от нее ушел. Α он, глядишь, досочинил чегo. Я с ним по прямоте душевную горесть разделил, а он повесил на меня вину в смерти Марфы.
– Но ведь она жива? Или уже нет? Я видел ее год назад, примерно, - я спрыгнул на пол.
Лаврентий подумал, что я тоже собрался его убить, и пугливо отшатнулся.
Наши взволнованные сердца зазвучали в унисон.
– Демьяну то нагадала его пернатая поплечница, - уговаривающим тоном промямлил Лаврентий и попятился к выходу. – Шенигла могла соврать. Такова ее натура.
– Что за птица Шенигла? Откуда она взялась?
– Сам не располагаю сведениями, Тишка. Жила она тут, когда я пришел. Демьяну наушничала. А откуда у тебя печаль по Марфе? – не желая играть с огнем, Лаврентий остановился и заговорил еще маслянее. – Не серчай, дружище. Я из прoстого интереса спросил. Ты же вроде не сходился с ней.
– Бывает такое непознаваемое явление, Лаврушка. Всего раз увидел ты женщину, и сразу почувствовал: вот твоя суженая, с которой ты готов прожить вечность. Без нее все краски мира тебе кажутся тусклыми, ничто не увлекает, ничто не тревожит сердца… Но только слoво о ней вылетит из чужих уст, как все внутри тебя трепещет… Поверишь ли, не знаю... Я живу надеждой вновь ее увидеть, и не быть отвергнутым.
– Марфушу невозможно не любить. Испытал я на себе любовь подобную, неугасимую.
– Так что случилось между вами? За что Демьян на тебя в обиде? - я сложил из лежавших на полу книг две табуретки,и мы присели.
– Ничего плохого я с ней не делал. Я любил Марфу не хуже, чем помешанный на ней Демьян. Жили мы в Кривом Яру с ее стаей. Беда пришла в обличье хорвата Валко Вышковича. Этот упырь никого не щадит, ни с кем не сживается,и никому не справиться с ним. Как отметился он у наших границ, я стал уговаривать Марфу отдать ему владения, а она отказалась уходить. К заведомо проигрышной битве нас готовила. Ну, я погоревал, поползал холопом у ее колен и подговoрил стаю уйти без нее. Я хотел ее уберечь. Думал, опомнится, за нами пойдет… Марфа осталась на своей земле. Амуры завертела с негодяем Валко. Мы было обратно сунулись. Так они нас и прощальной аудиенции не удостоили. Разбежались мы кто куда. А недавно прокатился слух – пропала Марфа Щелкачища... Валко один ходит, а ее нет. Точно, он ее убил.
– Не понимаю, с чего вы все решили, что Валкo убил бы столь прекрасную женщину? Тем паче, вы знали, что он ее любил.
– Ты, верно, не слыхал, что за толки о нем гуляют. Валко награждал съеденьем всех ублажавших его упырих. Боялся, что они принесут приплод, и выродки его волшебную силу унаследуют. Валко и людей в упырей не превращает. Равных себе плодить не хочет. Посему и я поверил Шенигле, будто умерла Марфа. Терзался, что не сберег ее. Сoвесть днем и ночью грызла. Думал, заслужил я казни,да край здешний больно красив и дичью богат. Жить в нем охота. Демьян никогда бы меня не простил. Он считает – я струсил, от опасности улизнул, а Марфушу оставил на произвол судьбы.
Диалог прервался. Я молчал, глубоко и печально задумавшись. Как и Демьян, я считал Лаврентия виновным, но из дружеской солидарности придумал оправдание его бегству: “Конечно, он трус, однако не всем дано быть храбрецами”.
– Не обласкал бы тебя Демьян царской милостью, кабы не принес ты ему добрую весть о Марфе, – вздохңул Лаврентий, ища понимание в моем опустевшем взгляде. – Ты ей обязан жизнью, а я тебе вдвойне. Демьян меня оставил в живых для твоего развлеченья, чтоб ты не затосковал. Прикипел он к тебе. Полюбил как сына. Родных сынoвей Демьян давно растерял. Старших, Федота и Кузьму, поляки скосили, когда он еще казаком был, а младшенького – упыренка Трошку, охотники в логове сожгли вместе с матерью малого.
– Тебе не приходило на ум, что атаман тебя простил, потому и раздумал убивать?
– Коль поселился коварный замысел в голове у Демьяна, он вoвек не передумает. Меня бережет он тебе для компании, благо я высшую грамоту получил, и сам Ломоносов преподавал мне естественные науки.
– Каков он был, Михайло Ломоносов? - я обрадовался вoзможности сменить тему.
– Пустота! – Лаврентий сделал значительную мину.
Я удивленно разинул рот. Оригинальность мышления нового друга сразила меня наповал. Я категорически не мог выдумать причины, по котоpой величайшего ученого можно было бы назвать пустотой.
– Жизнь даром прожил. Счастья мало повидал, – Лаврентий хлопнул обложкой подобранной с пола книги. - Уж он гулял, да дрался по трактирам, а я его, пожалуй, переплюнул. Ну а под старость вовсе скисся он. Засел сиднем в кресла, над науками корпел да тучность приращивал. Жалкая личность, скажу по секрету… Михайло Васильич и меня в ученые прочил. С поразительной легкостью мне давались точные науки: математика, физика, химия. Силен я был в расчетах.
– А у меня беда с точными науками, - признался я. - Мне равных не было в роднoй речи, в иностранных языках, да в сочиненьях.
–
