этим поводам переживаются болезненно.

Хотя мальчики охотно говорят о сексе, многие из них более скрытны в этом отношении, чем девочки. Мальчики особенно стесняются собственной девственности. В одном американском исследовании (было опрошено 52 тысячи человек) молодые мужчины предположили, что девственников среди них только 1 %, а фактически таковых оказалось 22 %. В России в 1995 г., по данным нашего опроса, 22 % 19-летних юношей еще не имели сексуального опыта. По данным международного опроса по единой анкете нескольких тысяч студентов от 18 до 24 лет в девяти странах мира – Австралии, Болгарии, Италии, Польше, России, Румынии, США, Франции и Японии (2003 г.), среди россиян к 20 годам оставались девственными 19,9 % юношей и 31,1 % девушек (Денисенко, 2006). Не зная этой статистики, такие мальчики считают себя белыми воронами и стыдятся этого.

Интересно изменение нормативных представлений о девственности. Для женщин ее сохранение всегда было значительно важнее, чем для мужчин. Отчасти такое представление остается и теперь, но изменился его смысл. Если многие молодые американки рассматривают свою девственность как подарок своему партнеру или возлюбленному, то юноши видят в ней стигму, от которой нужно скорее избавиться. Мысль, что друзья одобрили бы сохранение юношей девственности до брака, поддержали лишь 9,5 % опрошенных российских студентов (самая низкая цифра в международной выборке, в полтора раза ниже, чем у французов, и в 4 раза ниже, чем у американцев). Доля девушек, согласных с этим мнением, еще ниже – 5,4 %! Не удивительно, что парни торопятся с этой стигмой расстаться, даже если им не больно-то и хочется.

Подростковая сексуальность

Этому возрасту с всеобщего согласия позволяются кое-какие любовные забавы, и сама природа щедро наделяет молодость страстями.

Марк Туллий Цицерон

Характерная черта подростковой и юношеской сексуальности, отмеченная еще 3. Фрейдом, – разобщенность чувственного и нежного влечения, своеобразный дуализм «любви» и «секса». Прообразом возлюбленной для мальчика часто бессознательно служит мать, мысль о сексуальной близости с ней для него равносильна святотатству. В то же время подросток находится во власти сильного диффузного эротизма. Образ, на который проецируются его эротические фантазии, нередко представляет собой только «сексуальный объект», лишенный всех других характеристик. Иногда (в двенадцать-четырнадцать лет) это групповой образ, общий для целой компании мальчиков. Похабные разговоры, сальные анекдоты, порнографические картинки вызывают повышенный интерес, позволяя «заземлить», «снизить» волнующие эротические переживания, к которым они психологически и культурно еще не подготовлены.

В этом нет ничего патологического (Korobov, 2005). Обсуждение запретных тем со сверстниками позволяет подростку снять эмоциональное напряжение и отчасти разрядить его смехом. Невозможность выразить в словах эротические переживания из-за застенчивости или отсутствия общества сверстников может отрицательно повлиять на развитие личности. Мальчики, не способные выразить и «заземлить» волнующие их смутные переживания, иногда оказываются наиболее впечатлительными и ранимыми. То, что у других выплескивается в циничных словах, у этих отливается в глубоко лежащие устойчивые фантастические образы.

Наряду с мальчиками, гипертрофирующими физические аспекты сексуальности, есть и такие, которые всячески стараются отгородиться, спрятаться от них. Их специфическая психологической защита – подробно описанный Анной Фрейд аскетизм, подчеркнуто презрительное и враждебное отношение к чувственности, которая кажется такому подростку низменной и «грязной». Идеал «строгого юноши» – не столько умение контролировать свои чувства, сколько их подавление. Другая юношеская защитная установка – интеллектуализм. Если «аскет» пытается избавиться от чувственности, убедив себя в том, что она «грязна», то «интеллектуал» находит ее «неинтересной». Хотя моральная чистота и самодисциплина сами по себе положительны, их гипертрофия влечет за собой искусственную самоизоляцию, высокомерие, нетерпимость, в основе которых лежит страх перед жизнью.

Отличная художественная иллюстрация тому – образ Чарльза Фенвика из романа Торнтона Уайдлера «Теофил Норт». Выросший в изоляции от сверстников в строгой религиозной семье, подросток смущается при малейшем намеке на любые телесные отправления. Это вынуждает его к самоизоляции, которую окружающие принимают за снобизм и высокомерие. Когда Чарльз неожиданно вспыхнул, залился краской при упоминании названия музыкального инструмента – пикколо, молодой учитель понял, в чем дело:

«Для маленького мальчика слово «пикколо», благодаря простому созвучию, полно волнующе-жутких и восхитительных ассоциаций с «запретным» – с тем, о чем не говорят вслух, а всякое «запретное» слово стоит в ряду слов, гораздо более разрушительных, чем «пикколо». Чарльз Фенвик в шестнадцать лет переживал фазу, из которой он должен был вырасти к двенадцати. Ну конечно! Всю жизнь он занимался с преподавателями; он не общался с мальчиками своего возраста, которые «вентилируют» эти запретные вопросы при помощи смешков, шепота, грубых шуток и выкриков. В данной области его развитие было замедленным» (Уайлдер, 1976. С. 191).

Выбранная учителем, с согласия матери мальчика и умного домашнего священника, терапия заключалась в том, чтобы понемногу вводить в разговор с Чарльзом неприличные «взрывчатые» слова, приучая подростка к тому, что обозначаемые ими вещи вполне естественны, их нечего стыдиться или бояться. По мере того как мальчик осваивается с этой сферой жизни, он становится терпимее и мягче с окружающими.

В подростковых увлечениях много нарочитого, придуманного. Влюбленность, ухаживание, обмен записочками, первое свидание, первый поцелуй важны не только и не столько сами по себе, как ответ на собственную внутреннюю потребность, сколько как социальные символы, знаки взросления. Как младший подросток ждет появления вторичных половых признаков, так юноша ждет, когда же наконец он полюбит. Если это событие запаздывает (а никаких возрастных норм здесь не существует), он нервничает, старается заменить подлинное увлечение придуманным и т. д. Собственные переживания, воспринимаемые в свете стереотипной гендерной роли, на первых порах важнее, чем объект привязанности. Отсюда – постоянная оглядка на мнение сверстников собственного пола, подражательность, хвастовство действительными, а чаще мнимыми «победами».

Бурный темп полового созревания опережает у мальчиков темп развития тонких коммуникативных качеств, включая способность к сопереживанию. Кроме того, сказывается влияние традиционного стереотипа маскулинности, согласно которому мужчина подходит к женщине с «позиции силы». Подросток этой силы в себе не ощущает, попытки симулировать ее только увеличивают его затруднения. Жажда любви часто сочетается со страхом «потерять себя», «подчиниться». Девочки, которым «сила» не предписана, свободны от этой заботы, зато вынуждены скрывать свои увлечения, оберегая девичье достоинство и репутацию. Разрешение этих противоречий во многом зависит от того, как складываются взаимоотношения юношей и девушек в более широком кругу.

По мере взросления у мальчиков закономерно усиливается интерес к эротике. Доля московских подростков, сказавших, что им нравится смотреть эротические сцены на телевидении, повышается от 7-го до 11-го класса с 31,5 до 50,1 % у мальчиков и с 3,7 до 19,2 % у девочек. А доля тех, кто сказал, что такие сцены