— Здесь написано, что Дементьев погиб во время бунта.

— А что я должен был написать?

Брови Стефана взметнулись вверх.

— Ты отпустил создателя π-вируса на свободу?

Флобер тихо вздохнул.

— Я хотел его убить. Мне не позволили.

— Мертвый?

— У него было много людей в Африке, они контролировали каждый мой шаг.

— А остальных машинистов, работавших с «поплавками», ты грохнул?

— Разумеется.

— Ну, хоть на это ума хватило. — Дрогас вывел на экран личное дело Дементьева. Беглец из Санкт-Петербурга, ученик Танаевского, набрал сто баллов на вступительных экзаменах в Университет, получил стипендию, но подписывать контракт с корпорациями не спешил, работал машинистом у храмовника… «У храмовника? Как интересно». — Кто приехал за Дементьевым? Как его забрали?

— Приехал курьер. Невысокий такой, в наномаске, на которой изображена кукольная рожица. Люди Мертвого его боялись.

«Невысокий в наномаске? Еще интереснее…»

Стефан слышал истории о невысоком убийце в приметной наномаске, который брался за самые сложные дела и выполнял их с блеском. Относился с недоверием, считая киллерским фольклором. Однако Флобер, судя по всему, не врал.

— Я хотел убрать их по дороге и послал в засаду трех ребят, — продолжил Густав. — Невысокий убил их ножом.

— Хреновые у тебя ребята, — пробормотал Дрогас.

Еще Моратти интересовало, куда мог отправиться Чайка, но спрашивать об этом Флобера глупо. Да и вообще спрашивать глупо, поскольку ясно, что парень с таким талантом нужен Мертвому только в одном месте — на Станции.

* * *

Территория: Россия.

Санкт-Петербург.

Ветрено, сыро, противно.

Теплое ощущение дома

— Фамиля?

— Что? — растерялся Чайка.

— Твой фамиля! Бистро-бистро!

Черноглазый пограничник изъяснялся настолько плохо, что даже активизированный в «балалайке» переводчик с современного русского справлялся с огромным трудом.

— Соловьев, — сообщил Чайка. — Илья Федорович.

— Рюски? Зачем карточка делать, а? Бистро-бистро отвечать! А?

Чайка сообразил, что пограничник принял его за россиянина и удивился предъявленной иммиграционной карте. По всей видимости, читать он умел еще хуже, чем говорить, а потому пришлось объяснять на пальцах:

— Я гражданин Анклава Москва. Мои документы…

— Аньклав! — Пограничник презрительно посмотрел на Илью. — Сто тысяч рублей. Бистро-бистро, давай-давай!

— У меня только юани.

— О, юань! Десять юань давай-давай, бистро-бистро!

Чайка протянул деньги, черноглазый шлепнул на карточку отметку: «Сбор уплачен» — и швырнул документы обратно.

— Следующий! Бистро-бистро!

Плата за пересечение границы и была, собственно, главной формальностью. Все остальное представителей власти интересовало слабо.

— Бистро-бистро! Давай-давай!

Илья прошел по коридору, свернул за угол и уперся в хвост следующей очереди.

— Таможня?

— Граница, — вздохнула стоящая впереди тетка. — Не убирай документы.

А вот это что-то новенькое. Чайка удивленно посмотрел на женщину.

— Граница? В смысле — еще одна?

— Там был пост Министерства пограничных сборов, а здесь — Министерства пограничных пошлин, — сообщила тетка. И заученно добавила: — Двойной контроль прибывающих необходим нашему государству для усиления борьбы с террористической угрозой.

— Очень правильная мера, — поддержал законопослушное выступление Илья. — Цена такая же?

— Ага, десять юаней.

Чайка полез за кошельком.

До столицы России Илья добрался с комфортом, в вагоне «суперсобаки», а не под ее брюхом, как частенько приходилось путешествовать в прошлом. К тому же Грязнов сделал Чайке подлинную метку сотрудника «МосТех», которая позволила Илье ввезти запрещенный в России «раллер», чем в очередной раз продемонстрировал свои невероятные возможности.

«Но для чего? Для чего ты хочешь устроить аварию, Кирилл?»

Впрочем, думать о Грязнове сейчас не хотелось.

Оказавшись в родном Питере, Чайка, совершенно неожиданно для себя, почувствовал прилив сентиментальности — теплое чувство, которое появляется при возвращении домой, — и, поскольку время позволяло, решил прогуляться по улицам, на которых прошли его детство и юность.

С вокзала, разумеется, на Невский и пешком к реке, с улыбкой выискивая изменения и радуясь, если найти не удавалось.

«Осторожнее с карманниками. В настоящее время Невский поделен между тремя группировками, в каждой из которых насчитывается по семь-девять человек. Постарайтесь держаться от них подальше. — В правом верхнем углу напыленного на глаза Чайки наноэкрана появились фотографии воров. — Если вы стали жертвой карманников, не советуем обращаться к патрульным — они в доле. Лучше всего — плюньте».

В Москве Илья загрузил последнюю версию «Русской Рулетки», питерского аналога московского путеводителя «Дыры и Заборы», и теперь с интересом слушал тихий шепот, комментирующий все, во что упирался взгляд Чайки.

«Обратите внимание на великолепие Невской Мечети, отстроенной на месте музея атеизма…»

Близилось время пятничной молитвы, и прилегающая к мечети площадь стремительно заполнялась мобилями и автомобилями всех мастей, от «рабочих лошадок» до блестящих «Мерседесов Мао».

— Рюски?

— Анклав, — коротко отозвался Чайка.

— Дакумента!

— Нам тута тирариста не нада!

— Чо в рюкзака?

— Можа иму рюки в гору?

Патрульных было трое. На плечах автоматы, на телах черная форма со знаками различия муниципального комитета жилищно-коммунальной безопасности (это сообщила вездесущая «Русская Рулетка»), в глазах — горячее желание поймать хоть какого-нибудь преступника.

Притушить желание удалось с помощью ставших уже традиционными десяти юаней.

Попрощавшись с дружелюбными муниципалами, которые на прощание посоветовали: «К дворца ни хади, тама сивоня О-Ка-Ры дикует», Чайка полавировал меж припаркованных на площади машин и прошел на Казанскую, с трудом подавив желание заглянуть в английский паб, в котором подавали и продолжали подавать отличное пиво. Затем прогулялся по Гороховой и набережной Мойки и, пройдя насквозь площадь Толерантности, на которой конный памятник Шамилю соседствовал с Музеем истории православия, вышел к реке.