Полет был коротким. Страшный удар в спину. Ее затылок стукнулся о каменный пол подземелья, и свет померк.

Сквозь забытье она даже не слышала, а чувствовала, как пол под ней содрогается снова и снова. Наконец страшная боль в ноге привела ее в чувство. Только теперь девушка поняла, что лежит на чем-то мягком. Она повернула голову. Свет из дыры в потолке ничем не мог помочь – потому что и тут в воздухе стояла сплошная пелена пыли. Луиза попыталась сползти с бугра, на котором лежала, с криком боли перекатилась на бок. И тут увидела совсем рядом со своим лицом выпученные неподвижные глаза и клочковатую желтую бороду, измазанную кровью. Мертвец спас ей жизнь при падении – Луиза упала прямо на тело старика Пудилова.

Вид мертвеца был ужасен. И Луиза, не помня себя, закричала, извиваясь всем телом, суча ногами, только чтобы отползти подальше от него. Она не слышала шорох неподалеку. А потом кто-то схватил ее за плечи. И тут девушка снова потеряла сознание.

Но это забытье длилось недолго. Сознание вернулось к ней снова, но не полностью – все теперь виделось и воспринималось как будто из-под воды. Она вдруг увидела лицо Феди – перепачканное грязью и кровью. Луиза отрешенно подумала, что либо умирает, либо уже на том свете. И что это – не более чем видение. Она попыталась улыбнуться, но тут же подумала, как ужасно выглядит сейчас.

– Не смотри, – пробормотала она. А Федя что-то кричал ей. Но Луиза совершенно не понимала его слов. Они были похожи на далекое клокотание чайника. Надо переодеться. Но где в загробном мире найти приличный гардероб?

Федя, только чудом отделавшись после падения с каменной лестницы ушибами, убедился, что она жива. И ни слова более не говоря, потащил ее к выходу у реки – как большую куклу, держа за подмышки. Когда пол сотрясался вновь, он останавливался, переводил дух, а потом продолжал тащить – через чугунные мостики, мимо мертвых тел каторжников и охранников. Он тащил и молился, чтобы их не придавило падающими плитами или колоннами механизмов – те еще держались, но стонали от сильного давления. Никогда в маминых сказках такого не бывало, чтобы Бархат-королевич вот так за подмышки вытаскивал Василису Премудрую из разваливающегося замка только что убитого злого северного волшебника Кощея Бессмертного. В тот страшный момент напряжения всех сил Федя больше не думал ни об отце, ни о меcти за него, ни о «Детях декабря», ни о своем задании – все это было теперь неважным. Он не думал, что будет делать, когда выберется наружу. Он не думал о том, как спастись. Главное было – спасти девушку.

Лефортово

Он вспомнил это не вдруг. Как будто долго протирал рукой заиндевевшее на морозе окно, а потом заглянул в крохотную оттаявшую дырочку, увидев тьму, из которой медленно проступило бледное одноглазое лицо страшной старухи.

Значит, он не ушел тогда вместе с Луизой. Значит, он остался.

– Пропуск выписан на имя баронессы де Вейль, – прошептала старуха. – Но баронесса де Вейль – это я.

Галер продолжал сидеть напротив нее в темной гостиной. Дрова уже прогорели и зловещим багровым светом озаряли старые кирпичи камина, покрытые плотным нагаром. Доктор молчал – он был совсем без сил, оцепенение охватило все его тело. Превращение старухи в чудовищную птицу почти закончилось – нос превратился в острый крючковатый клюв, глаза подернулись желтоватым цветом, когти скребли по подоконнику.

– Но если я умру, то баронессой де Вейль станет моя внучка, – продолжила Агата Карловна.

Галер с трудом разлепил пересохшие губы.

– Нет… – прошептал он. – У вас бред, мадам. Да и я… – он говорил медленно, через силу, – да и я, кажется, приболел… Мне нужно лечь в кровать и немного поспать.

– Времени нет! – каркнула старуха. – Время кончилось! Завтра вы должны проникнуть в этот Чертов дом! Я не могу все время чего-то выжидать! Нет! Все сложилось, все части сошлись! Я не хочу больше ждать.

И тут за ее спиной распахнулись наконец два тяжелых крыла с иссиня-черными перьями.

– Судьба… – прохрипела она, – я так долго этого желала, но сама не смогу узнать ответ, потому что в Обитель должна войти баронесса де Вейль. Я поняла это слишком поздно – баронесса де Вейль – не я! Не мне сорвать это яблоко с Древа Познания!

– Вы хотите умереть? – спросил доктор изумленно.

Крылья снова опустились за спиной Агаты Карловны. Она тяжело встала с кресла и подошла к багровому зареву камина. Взяла когтистой рукой оставленный там Луизой стилет. Потом повернулась к доктору и протянула его.

– Ты сделаешь Луизу баронессой де Вейль. Сейчас.

Доктор прижал руки к лицу – здесь, а не там, в темной гостиной.

– Нет, – хрипло сказал он себе, – нет-нет-нет. Я не убивал.

Из его рта выплеснулась кровь – вероятно, камень сломал ребра и они проткнули легкие.

– Точно в сердце, – раздался голос старухи. – Ты врач. Ты знаешь, где оно.

Он вспомнил – старуха была убита одним ударом. Точно в сердце. С хирургической точностью.

Галер вытер кровь с подбородка и захотел крикнуть старухе, что это невозможно, что он не убивал ее, что это безумие…

«Но ведь я уже был безумен, – вдруг подумал он, – я был безумен, уже когда записывал рассказ Крылова, когда согласился на аферу Агаты Карловны, а уж тем более в тот момент, когда сидел в гостиной и наблюдал за ее превращением. Что это как не безумие!»

И пусть! Пусть безумен, однако это не значит, что он обречен умереть здесь, под грудой камней. Он выберется, он найдет лекарство, он еще раз увидит сестру! Он должен спасти себя ради сестры!

Доктор схватился окровавленными пальцами за камень на груди и начал его тянуть вбок, чтобы высвободиться. От страшного напряжения ему захотелось кричать. Но вместо крика в груди снова заклокотало, кровь хлынула. Он еще несколько минут лежал так, вцепившись в камень, пытаясь вдохнуть, но только давился собственной кровью. Потом глаза доктора Галера закатились, пальцы разжались.

Обитель

– Крепкое было здание, хорошо раньше строили, – сказал подошедший капитан Ватрухин.

Адам Александрович отвлекся от чтения рукописи и посмотрел на Обитель. Теперь она представляла собой только развалины. Всюду громоздились кучи каменных обломков и куски разбитых мраморных статуй, обезображенных ядрами. Оставались стоять только стены, скрывавшие внутренний дворик. И то – все в трещинах, посеченные осколками.

– Как жаль, – сказал Сагтынский, – наверное, интересно было бы пройтись по этим залам. У меня такое