Я вновь засел за дневник. Просто нужно выговориться.

Мама с папой прикатили на очередное собрание попечителей. Сегодня состоялся «поэтический турнир», организованный Гребаным Далласом Уокером и его поэтическими «семинаристами». Причем Энди объявили как его «сопродюсера».

Очуметь можно.

Я не собирался идти, но папа заставил. Заявил, что он, как председатель правления, будет «плохо выглядеть», если меня с ним не будет. Они с мамой подумали, что я не хочу идти из-за Энди. Если б только… Хотя мне, наверное, не следовало говорить им, что она ходит в любимчиках у этого учителя.

Почти два часа чистой пытки, и не только из-за «высокой» поэзии, хо-хо-хо… Открыл хреновое мероприятие Хренов ДУ. Он вышел к микрофону и прочел наизусть какие-то вирши, чем вызвал шквал рукоплесканий. Слава богу, он не стал толкать длинную речугу. Просто изрек: «Дамы и господа, поприветствуйте молодую поэтическую поросль Гленлейка».

Особенно мучительным оказалось то, что выступали не только его семинаристы, а все ученики, возомнившие, что у них есть поэтический дар. Его семинаристы, вроде как помогая в проведении турнира, то и дело выскакивали на сцену со своими собственными стихами, хотя некоторые из этих опусов звучали отстойно. Джорджина тоже начала читать свои стихи по памяти, да только не смогла закончить. Она почему-то до жути перепугалась сцены, чего уж от нее-то никто не ожидал. После неловкой затянувшейся паузы Даллас обнял ее за плечи и помог уйти.

Я ждал появления Энди, раздумывая, о чем будет ее стихотворение, но она вышла последней — во всяком случае, последней из семинаристов. Сидя в зале между папой и мамой, я едва смел шелохнуться или даже дышать, боясь прямо там растерять к черту все свое самообладание.

Я запомнил только пару строчек:

Мое сердце бьется так же быстро, как крылышки пчелы,

Я потерялась в зарослях клевера, в поисках возлюбленного…

Жаль, что она не упомянула о жалящих пчелиных укусах.

Сегодня, пока я ковылял с мамой и папой на обед в школьный клуб, солнце так слепило глаза, что не видел, кто оттуда выходит. И догадайтесь, с кем мы столкнулись нос к носу у самой двери? С Хреновым Далласом Уокером.

Я просто опустил голову, как будто не видел его, но он остановился прямо передо мной и сказал: «Привет, Йен! Вы представите меня своим родителям?»

Как же он заколебал меня! Я застыл на месте, точно онемев. Глаза застлала красная пелена; мне отчаянно захотелось сбить его с ног и колошматить своим костылем до тех пор, пока его ухмыляющаяся физиономия не превратится в кровавое месиво.

— Йен! — воскликнула мама, потрясенная моим поведением.

— Коуп Коупленд, — представился папа, протягивая руку. — Я отец этого почему-то оторопевшего и онемевшего остолопа.

Как и ожидалось, взрослые сплотили ряды.

— А меня зовут Биз, — добавила мама.

— Что-то последнее время Йен не появляется в нашем спортивном клубе «Меткий кий», — заметил Хренов ДУ, похлопав меня по плечу, отчего я лишь стиснул зубы.

— Уверена, что не так уж удобно играть со сломанной ногой, — ответила мама.

— Так все дело в твоей ноге?

Я кивнул, по-прежнему не глядя на него.

— Очень жаль. Я как раз надеялся, что, не имея возможности играть в баскетбол, вы сможете больше времени уделять бильярду.

— Учеба сейчас отнимает почти все время, — изрек наконец я.

Неловкое молчание затягивалось, хотя меня оно, честно говоря, как раз устраивало.

— Ладно, нам пора пойти подкрепиться, — заключил папа.

Даллас отступил в сторону, открыл дверь и предупредительно подержал ее, пропуская нас. Проходя мимо него, я намеренно задел его плечом.

— Однако, — удивился он, пристально глянув на меня.

Если он не знал, что я знаю, то лучше бы ему догадаться сейчас.

— Йен, что с тобой происходит? — спросила мама, когда мы оказались в столовой. — Ты общался с этим учителем, как будто он… со странной враждебностью.

— Ну, может, он мне не нравится, — вяло ответил я.

— Мне плевать, нравится он тебе или не нравится, — заявил папа, хлопнув меня по спине. — Ты — Коупленд, так что будь любезен вести себя подобающе. Он-то здесь — залетная птица, но наша семья навсегда связана с этой школой.

Интересно, что бы он сказал, узнав правду об амурных делишках Далласа Уокера…